Все трое С'данзо удивленно посмотрели на Ганса. Потом Мегера сказала:
— А ты изменился, парень. Ганс кивнул.
— Мы много перенесли. И многое совершили там, в Фираке.
— В Фираке?
— Город далеко на севере. Странные люди со странной религией. Правит своего рода совет чародеев. Его возглавлял самый злой из них, и, как я полагаю, самый сильный. Теперь он мертв. Теретафф, Мегера… Сила Мигнариал поднялась на большую высоту там, в Фираке. Мигнариал была очень рада, когда обнаружила небольшую колонию С'данзо. Их не очень-то любили в Фираке — в смысле, С'данзо. Но теперь это уже не так. Она… Мигнариал осталась там, Теретафф. Она теперь настоящая Ясновидящая, амушем. Я правильно сказал это слово?
— Да! — воскликнула Мегера. Ганс немало удивился, заметив промелькнувшее у нее в глазах радостное выражение. — Я так и думала! Девочка расцвела и всеми чтима за свой Дар!
— Да. Она Видит. Мегера, Теретафф, — Мигни Видит дальше, чем кто-либо в Фираке.
— Значит, она принесет там много пользы, — сказал Теретафф. В голосе его звучали счастье и гордость, смешанные с печалью. А у девушки с ореховыми глазами, сидевшей рядом со старой С'данзо, на глаза навернулись слезы, когда она услышала, что ее сестра не вернется обратно. — Но… как же так: ты здесь, а она там?
Ганс кивнул.
— Это было нелегко. О, у нас были трения — возможно, в основном из-за того, что мы все это время находились под тенью чародейства. Но думаю, мы всегда будем любить друг друга. Просто мне обязательно нужно было вернуться, а Мигнариал чувствовала, что должна остаться. Она счастлива там. И хорошо устроилась.
— Я рада за нее, — сказала Джилиль, но голос у нее задрожал, и девушка шмыгнула носом.
— Я просто в восторге! — воскликнула Мегера, еще раз удивив Ганса: ему и в голову не приходило, что на этом мрачном лице может появиться улыбка.
Ганс подумал: а принял бы Теретафф эти новости так спокойно, если не сказать радостно, если бы не присутствие Мегеры? Ему почти хотелось, чтобы здесь не было Джилиль. Девушка неотрывно смотрела на Ганса своими огромными темно-карими глазами. Теперь он припомнил, что она всегда так на него смотрела, когда он заходил повидаться сперва с Лунным Цветком, а потом с Мигнариал, но теперь это выглядело иначе. Джилиль стала старше, и время уже наложило на нее отпечаток женственности. И… интересно, из-за чего ее блуза так топорщится — из-за особенностей семейной прачечной или из-за двух контрабандных дынь? Мигнариал была сложена совсем не так! Конечно, была еще их мать, но Лунный Цветок была всесторонне обширной — действительно очень тучная женщина, которой даже ходить было трудно из-за своих габаритов. (Лунный Цветок осталась самой прекрасной женщиной, которую когда-либо встречал Ганс. Это она просто самим фактом своего существования научила Ганса понимать, что красота у человека не снаружи — вроде одежды или кожи, — а внутри, в его душе.)
Ганс достал мешочек и вручил его удивленному Теретаффу. В мешочке что-то звякнуло.
— Это от Мигнариал, — сказал Ганс хозяину дома.
— От… Мигнариал? — теперь уже глаза Теретаффа подозрительно заблестели влагой.
Ганс предпочел сделать вид, что он этого не заметил. Он лишь кивнул:
— Она настояла на своем. И правильно сделала. Она сказала, что это для вас и для ее сестер и брата. Это, э-э… фиракское золото, Теретафф. Именно золото, потому что я не мог бы нести много монет. Но теперь вы можете пойти в какой-нибудь приличный банк и поменять его на здешние монеты с изображением пламени.
Теретафф улыбнулся, потом рассмеялся, а потом, к его собственному смущению, смех перешел в рыдания. Его дочь, Джилиль, совершенно по-женски кинулась обнимать и утешать отца. Ганс почувствовал себя неудобно и решил, что пора сматываться.
— А теперь мне пора идти, — Ганс сглотнул. — Понимаете — назначенная встреча…
— Молодой человек! Ганс еще раз сглотнул.
— Мое имя Ганс, сударыня.
— Значит, Ганс. А меня зовут Мегера. Тебе известно, что я старшая амушем; первая среди С'данзо по силе Дара. Я знаю, что Лунный Цветок любила тебя, и Мигнариал… ну ладно. Надо признаться, прежде ты мне был совершенно не интересен. Но теперь — дело другое. Можешь считать меня своим другом, Ганс.
В наступившей тишине Ганс снова гулко сглотнул. Он ни за что не подал бы виду, что польщен, но не мог отделаться от мысли, что происшедший случай в чем-то сродни тому, когда его назвал другом принц-губернатор. Потом он как-то внезапно вышел из оцепенения, и на лице его появилась прежняя дерзкая усмешка.
— Но мой род занятий не изменился, Мегера! Пожилая женщина прищурилась.
— Что-то слабо верится! Наша общая подруга доверила тебе мешок с деньгами для ее отца, и ты принес его, проделав долгий путь.
Черт подери!
— Э-э… ну, это совсем другое. Не говорите никому, ладно!
— Что именно? Ганс пожал плечами.
— Я забочусь о своей репутации.
— Но, молодой чело… но, Ганс, ведь это скверная репутация!
Ганс кивнул.
— Да, Мегера. Но это моя репутация. Джилиль, которая стояла между отцом и пожилой С'данзо, положив руки им на плечи, отчетливо хихикнула. Мегера покачала головой.
— И тем не менее я не отказываюсь от своих слов. Ты можешь считать меня своим другом, Ганс.
— Я это запомню. А теперь мне нужно идти. Уже выходя, Ганс услышал голос Мегеры:
— Ну что ж, Джилиль, давай еще раз проверим, действительно ли то, что ты видела, было Видением…
Ганс заспешил прочь, на ходу подзывая Нотабля. Он думал о значительной сумме денег, которую втайне оставил тому фиракскому банкиру для Мигнариал, для его ненаглядной Мигнариал…
* * *
Он нашел себе приличное местечко для жилья в Красном Дворе Лабиринта и расположил к себе владельца дома, выложив несколько монет в качестве задатка. Силки, горячая и готовая на все, предложила испробовать, какова тут кровать; но Ганс просто не мог заниматься любовью сразу после того, как побывал у родственников Мигнариал. Но и признаться себе в этом он тоже не мог. Потому Ганс указал Силки, что ей нужно подыскать работу, и они отправились на поиски. А после полудня Ганс как-то вдруг понял, что не имеет ни малейшего намерения жить с этой медноволосой девушкой и не хочет расставаться со своим одиночеством, к которому успел привыкнуть за время пребывание в Суме. Ну ладно, уж с этим-то он может справиться; он к Силки не приклеен, да и она явно не в восторге от Лабиринта, естественной среды обитания Ганса.
Он поддался на настойчивые просьбы Силки купить дыню. Нарезая дыню, Ганс заметил, что деревянная рукоятка его любимого ножа разболталась.
— Проклятие!
Потом Ганс заметил, что Силки дружески болтает с другим постоянным покупателем торговца-разносчика, каким-то ранканцем. «Отлично!» — подумал Ганс и без малейших угрызений совести двинулся прочь. Силки — это всего лишь Силки, мимолетное увлечение, а вот разболтавшийся нож — это действительно серьезное дело. Воспользовавшись переулками и проходными дворами, Ганс вскоре очутился на Кожевенной улице. В трех кварталах от «Кабака Хитреца» располагалась сыромятня Зандуласа; чтобы найти ее, достаточно было довериться собственному нюху. А уже рядом с ней находилось не менее загруженное работой заведение Чолли. Чолли Клеевар был человеком заметным. Полное его имя было Чолландер, но так его называла только собственная жена. Чолли выполнял в Санктуарии множество полезных услуг, в том числе и изготавливал клей. В городе, где с восходом солнца регулярно обнаруживались свежие трупы, которые, как правило, так и оставались никем не востребованными, тот, кто использовал их и, таким образом, являлся независимой службой по сбору трупов, был, несомненно, очень ценным человеком. Если подумать, то деятельность Чолли целесообразнее всего было бы и вправду назвать «оказанием услуг».
