Многие из них пережили в раннем детстве страшные трагедии и понятия не имели, что с ними будет дальше. Поезд останавливался на очередной станции, горожане собирались, осматривали сирот, случалось, что в буквальном смысле проверяли состояние зубов, глаз, рук и ног, чтобы понять, годен ли ребенок для тяжелой физической работы, хватит ли ему смекалки и усидчивости, чтобы делать уборку или готовить еду. Первыми, как правило, разбирали младенцев и здоровых мальчиков постарше; взрослых девочек оставляли напоследок. После краткого испытательного срока детей «закрепляли» за семьями опекунов. Тех, кого никто не выбрал, снова сажали в поезд и делали новую попытку в следующем городе.
Некоторых из детей в новых семьях, на новом месте ждал теплый прием. Других – побои, издевательства, насилие, безразличие. Они полностью забывали о своем прошлом и национальной принадлежности; братьев и сестер часто разлучали, контакты между ними не поощрялись. Городских детей заставляли трудиться на фермах, к чему они не были готовы ни морально, ни физически. Многие были иммигрантами в первом поколении из Италии, Польши и Ирландии, их дразнили за иностранный акцент; некоторые и вообще почти не говорили по-английски. Ревность и зависть порождали конфликты в новых семьях, многие дети в результате росли с чувством полной неприкаянности. Некоторых передавали из дома в дом, пока не находился кто-то, кому они были нужны. Многие убегали. Общество помощи детям пыталось следить за их местонахождением, но на огромных пространствах, при крайне недостаточной документации это было непросто.
Многие пассажиры детских поездов предпочитали молчать о своем раннем детстве. Однако по прошествии лет либо они сами, либо их потомки стали требовать доступа к архивам, которые до того момента были закрыты. Одна из бывших пассажирок, с которой мне довелось побеседовать, Пэт Тиссен, девяноста четырех лет от роду, сказала, что лет в пятьдесят наконец-то получила на руки свидетельство о рождении с именами своих родителей – и страшно обрадовалась. «Я была просто счастлива, что хоть что-то узнала о себе, – говорит она. – Но до сих пор чего-то не хватает. Я постоянно гадаю: кем были мои бабушки и дедушки? Что было хорошего в моей родной семье, чего я лишилась? Кем бы я выросла? Я часто про это думаю. Я жила с хорошими людьми, вы не подумайте. Но всегда чувствовала: они мне не родня. Так они и не были родней».
