Аманда застыла, не веря своим ушам. Нет, этого не может быть! Саскахокус не может не понимать, что она любила только Чингу, что она до сих пор его любит, Нет-нет, это невозможно! Она больше не сможет полюбить ни одного мужчину! Неужели все начинается снова?! Чувствуя себя загнанной в угол, она в ужасе заметалась по вигваму, избегая тревожных взглядов окружающих, и в конце концов выскочила вон, под сень леса. Так она бродила вокруг деревни, ошалев от горя, пока холод не загнал ее обратно в вигвам, где она без сил повалилась на лежанку и тут же заснула.
На следующее утро Аманда поднялась с одной мыслью: как можно скорее откровенно поговорить с Нинчич. И она обратилась с тревогой:
— Нинчич, я бы хотела кое о чем у тебя спросить. Ты не могла бы выйти со мной на минуту сразу после завтрака?
Старая индианка, не прерывая работы, молча кивнула в знак согласия. Для Аманды, сгоравшей от нетерпения, приготовление еды и сам завтрак растянулись на целую вечность. Наконец Нинчич встала у выхода и жестом подозвала ее к себе. Они шли какое-то время молча, пока Аманда не заговорила первой:
— Нинчич, меня тревожит то, что я узнала вчера вечером. Я не имела понятия, что Саскахокус собрался на мне жениться. Я-то считала, что он выбрал Мамалнунчетто. Ведь он наверняка должен понимать, что она ему подходит больше, чем я.
— Аманда, это совершенно не важно, кого ты считаешь лучше. Потому что Саскахокус уже успел сделать выбор. И он выбрал тебя. Разве ты не замечала, — тут темные глаза Нинчич смущенно опустились, — что он хотел тебя еще тогда, когда был жив Чингу? Ему пришлось вытерпеть немало шуток из-за того, что он без конца старался украдкой любоваться тобой. А вот теперь ты осталась без мужчины, и он не стал тратить времени даром и объявил о своих намерениях.
Аманду сильно уязвили слова Нинчич — ведь они означали, что мать вполне одобряет поступок Саскахокуса, — и она возмущенно воскликнула:
— Но я вовсе не хочу за него замуж! Теперь, когда не стало Чингу, мне больше не нужен никакой мужчина! Я вообще не собираюсь ни за кого выходить!
Серьезные, мудрые глаза Нинчич окинули Аманду добрым взглядом, прежде чем она заговорила:
— Аманда, дочка, ты уже взрослая женщина и знаешь, какая нелегкая у нас жизнь. Ты молодая, и у тебя есть чудесный сын, которого нужно поднять на ноги. Но как ты намерена его прокормить?
Аманда открыла было рот, чтобы возразить, но Нинчич остановила ее решительным жестом и продолжила:
— Ты ведь не можешь отрицать, что мы многим обязаны Саскахокусу и наверняка уже голодали бы не одну неделю, если бы не он.
Прямой, честный взгляд Нинчич заставил Аманду неохотно, но согласно кивнуть.
— Зима твоей скорби по мужу скоро кончится, Аманда, и когда придет солнце, чтобы растопить снег и дать начало новой жизни на земле, наступит время и тебе расстаться со своей печалью и начать жизнь заново. Ты совсем молодая, у тебя впереди еще много лет. А твоему сыну потребуется не только мать, но и отец, чтобы вырасти настоящим мужчиной.
— Но ведь у тебя, Нинчич, не было второго мужа! — напомнила Аманда.
— Я уже успела состариться, когда не стало моего мужа, и у меня был взрослый сын, который мог позаботиться о нас с девочками. А ты еще молодая. И сын твой совсем мал. Тебе придется побороть свою печаль. Саскахокус терпелив, но и его терпение когда-то истощится. Однако если ты считаешь, что он тратит время впустую, то следует проявить доброту и самой сказать ему об этом, потому что с каждым днем он привязывается к тебе вес сильнее — и тем больше будет для него горечь потери.
Нинчич помолчала и добавила, словно предугадав нетерпение Аманды именно так и сделать и положить конец ухаживаниям молодого воина:
— Если ты сделаешь это, то должна будешь смириться с тем, что рано или поздно придется принять ухаживания кого-то другого. Дочка, я очень сильно тебя люблю, но я всего лишь одинокая старуха и не смогу содержать тебя всю жизнь, пока подрастает твой сын. Поверь, только благодаря Саскахокусу в эту зиму нам были неведомы муки голода.
Столь откровенные речи Нинчич ошеломили Аманду, и старая индианка, видя замешательство названой дочери, попыталась ее утешить:
— Саскахокус — хороший, добрый юноша. Он очень любит тебя и с радостью примет твоего сына как своего. Ты хорошо сделаешь, если ответишь на его любовь.
— Но ведь его уже любит Мамалнунчетто, — слабо попыталась возражать Аманда, однако Нинчич разъяснила:
— В глазах Саскахокуса Мамалнунчетто всего лишь легкая искорка. Ее невозможно заметить в жарком пламени любви, с которой он смотрит на тебя. И поскольку Саскахокусу нужна только ты, ее чувства уже не имеют значения. Да, ты имеешь право отвергнуть его, но не можешь навсегда остаться без мужа, если хочешь растить сына в нашей деревне.
Суровая речь Нинчич повергла Аманду в панику.
— Я не могу, я не хочу другого мужа! Мне никто не нужен! — покраснев от волнения, выпалила она.
— Ты можешь не торопиться с решением, Аманда. Саскахокус пока не настаивает на немедленном ответе. Но и тянуть слишком тоже не стоит, — тихо добавила старая женщина, — потому что в конце концов ты кого-то примешь — будет ли это Саскахокус или кто-то другой.
Ее последние слова снова и снова звучали в ушах Аманды на протяжении всего дня, пока в вигваме не улеглись спать, и в тишине страшная фраза загремела в мозгу с утроенной силой: «Саскахокус или кто-то другой!»
На что истерзанный, измученный рассудок твердо откликнулся: «Нет! Не будет ни Саскахокуса, ни кого-то другого!» Так ею было принято решение покинуть деревню.
Адам смотрел в доверчиво обращенные на него карие глаза и мучился от вины. На протяжении четырех месяцев, что прошли после их разлуки с Амандой, это чувство постоянно не давало ему покоя, однако до сих пор он более-менее успешно с ним справлялся. Адам снова заглянул в наивное лицо совсем молоденькой девушки.
«Да что же такое со мной творится?» — сердито думал он. Это было просто отвратительно — пользоваться вот так ее искренним восхищением и преданностью. Бравому разведчику ничего не стоило провести успешную кампанию по завоеванию сердца юной особы — одной из многих в той череде лиц, что должна была помочь ему выбросить из головы Аманду, Собственно говоря, он и сам сперва не понимал, что привлекло его в этой бесцветной девице, хотя это было так ясно — стоило лишь присмотреться к ней повнимательнее. Ее молодость, ее невинность вкупе с миниатюрной легкой фигуркой легко напомнили ему другую, и именно эта схожесть с Амандой вырвала его из рук последней пассии. И все же это не была сама Аманда — и простодушная доверчивость в ее глазах оказалась той горькой пилюлей, проглотить которую Адаму не позволяла совесть.
Чувствуя, что становится отвратителен самому себе, Адам нежно обнял ее и затих, дожидаясь, пока хоть немного улягутся его смятенные мысли. Наконец он прошептал:
