Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Солонецкий поставил рюмку.
– Не веришь?.. Только что звонил Киреев, у тебя что-то с телефоном. – Ладов прошёл в прихожую, поднял трубку. – Точно, не работает. Иди, убедись.
Солонецкий послушно поднёс трубку к уху.
В ней была тишина.
– Так вот, он велел передать, – Ладов взял из рук Солонецкого трубку, положил на место, – чтобы ты завтра же вылетел в Москву.
– Поздравляю, – грустно произнесла Ольга Павловна.
– А почему так печально? – повернулся Ладов. – Да об этом мечтать только можно.
– Ну а вторая новость? – спросил Солонецкий.
– А вторая пришла в письме. У твоей дочери – свадьба.
– Когда?
– Пока не знаю. Нина пишет, что заявление они уже подали и собираются к тебе прилететь.
– Собираются… Ну что ж, за это давай выпьем.
Ладов выпил и стал собираться:
– Не буду мешать… Рад за тебя, Юра, за вас, честно, искренне рад…
Проводив Ладова, Солонецкий прошёл на кухню, достал тайную пачку сигарет, закурил.
Слышал, как Ольга Павловна прибрала в комнате, ушла в спальню.
Прикурил новую сигарету, думая о только что услышанном…
На следующий день он позвонил Кирееву. Того на месте не оказалось, и Солонецкий продиктовал секретарше телефонограмму, что по состоянию здоровья в настоящее время вылететь не может. Потом заказал домашний телефон, услышал радостные взвизгивания дочери и её захлёбывающийся голос:
– Папочка, папуля! Слышишь меня? Мы с Серёжей обязательно прилетим, жди обязательно. Холодно у вас, как одеться? Пришли ему унты, он у меня мерзляк. А вообще не надо, пусть закаляется… Мы прилетим.
– Погоди, – наконец прервал её Солонецкий. – Как у вас дела? Как здоровье мамы?
– Всё о'кей, не волнуйся. Мамуля тебя очень ждёт и любит.
– Прекрати разговаривать таким тоном!
– А ты не повышай голос на взрослую женщину… Между прочим, я сказала правду.
– Хорошо… Прилетайте… со своим Серёжей, – сказал он. – И маме… Маму поцелуй за меня.
Глава 27
В конце марта после долгих баталий в Москве вернулись Кузьмин и Ладов.
Встречал их Солонецкий.
Насупившись, спрятавшись в поднятый воротник шубы, он ждал самолёт, сидя в «Волге», на которой ездил редко: не для дорог Снежного эта машина.
Расторгуев помалкивал, чувствуя настроение шефа, и даже не включал свою аппаратуру. Сунулся было к машине Пискунов, но вовремя понял, что сейчас лучше на глаза начальнику стройки не попадаться и поспешно ретировался – на всякий случай наводить порядок в аэропорту.
К самолёту Солонецкий не вышел, отправил водителя встречать прибывших. Из машины он внимательно смотрел, как они пересекали лётное поле, но так и не смог понять, с какими же результатами вернулись.
Кузьмин молча сел на заднее сиденье.
Ладов, широко улыбаясь и подмигивая то Расторгуеву, то Солонецкому, бодро поздоровался и плюхнулся рядом с главным инженером. И когда машина тронулась, не выдержал:
– Трепещешь, Юрий Иванович?
– Жду, – коротко отозвался Солонецкий. – Отчёта жду, а вы, похоже, перегуляли в столице…
– Всё нормально, – сказал Кузьмин. – По порядку доложить?
– Подробности потом, Геннадий Макарович. – Солонецкий глубоко вздохнул и, улыбаясь, обернулся. – Ну, мужики, за мной охота…
И Расторгуев расплылся в улыбке, включил магнитофон. Забилась в салоне ритмичная музыка, которую Солонецкий не любил, но водителю шагать в ногу с музыкальной модой не запрещал.
– Геннадий Макарович, вы к своим заходили? – спросил Солонецкий.
– Да, – отозвался Кузьмин. – И хочу отпроситься через пару недель дня на три…
– По делам?
– За семьёй.
Солонецкий обернулся.
– Всё в порядке, Юра, – не удержался Ладов. – У Геннадия замечательная жена, просто он никак не мог ей толком всё объяснить.
– Ну вот и слава богу, – сказал Солонецкий и подумал, что теперь их связывает нечто большее, чем одно дело. Он знал, что впереди будет немало споров, конфликтов, но то, что родилось сейчас – чувство причастности каждого к жизни другого, – останется…
– Завтра же летим к Аввакуму, – сказал он. – Молитесь на погоду.
Он развёз Кузьмина и Ладова по домам отсыпаться после дороги и пришёл домой в приподнятом настроении.
Не снимал пальца с кнопки звонка, пока дверь не открылась.
– А вот и я!
Подхватил Ольгу Павловну, закружил по комнате, забыв и про годы, и про больное сердце – ему хотелось петь, шалить, как когда-то в юности.
– Победа, Олечка, победа!.. Завтра летим к Аввакуму в гости.
– Разденься… Похоже, что ты готов лететь уже сейчас.
– А я и летаю, – раздеваясь, говорил Солонецкий. – Я выстоял! Я выиграл бой, и пусть не я один и никакой не бой, но всё-таки правота была за мной, понимаешь? Это как в твоих картинах, – он сделал движение рукой, словно обводя невидимые полотна. – Одному нравится одно, другому – другое. А кто прав? Время судит. И оно присудило мне будущее. Где мой портрет?
Он быстро прошёл в комнату и замер. Вдоль стен были расставлены все картины Ольги Павловны.
– Вернисаж? И я первый посетитель?
– Ты – главный судья. Ты ведь ладишь с самим временем…
В её голосе проскользнула ирония, но Солонецкий не обратил на это внимания.
Он прошёлся вдоль полотен: семейный портрет Туровых (когда только она успела их нарисовать?) – спокойный, чинный. Портрет Кузьмина – весь изломанный, заставляющий остановиться и вглядеться в волевое болезненное лицо.
Чаша котлована, затянутая линиями арматуры, словно рыбацкой сетью…
Уходящая в бесконечность белая тундра…
Его портрет…
Знакомый и одновременно незнакомый ему человек – в расстёгнутой белой рубашке: на портрете Солонецкий, грустно улыбаясь, смотрел куда-то вдаль. И трудно было понять, радуется или печалится он в этой жизни, заглядывает в будущее или оглядывается в прошлое…
– Молодой… – неуверенно произнёс он.
– Таким я тебя знаю.
Ольга Павловна, прислонившись к косяку, смотрела на Солонецкого. Сейчас, сравнивая портрет и его, во плоти, она вдруг остро ощутила чувство неудовлетворённости.
Живой Солонецкий был другим.
Он не был романтиком, каким она его написала.
Он был, как сам хвастался, хитроватым мужичком, деревенской тверской закваски. И отец у него был крестьянин, и дед, вот только его занесло невесть куда. Но ничего этого в портрете не было.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
