Дерябин начал уговаривать Матвея стать его компаньоном и, разумеется, в конце концов уговорил, — ведь сделать второй шаг уже гораздо проще, чем первый. И гораздо менее страшно. Решающим же аргументом для Рюхина стало то, что Дерябин разработал схему реализации фальшивок через мандариновую Абхазию и хлопковый Узбекистан, где в те времена крутился огромный объем неучтенной наличности.
По подсчетам Дерябина, с учетом высочайшего качества подделок и отдаленности районов их распространения их должны были обнаружить не раньше чем через несколько лет, за которые из подпольного монетного двора должно было выйти не двадцать с небольшим тысяч, как у Баранова, а несколько десятков миллионов рублей. Но для большей безопасности Дерябин обещал использовать завод и, соответственно, Матвея Рюхина не более года, а потом перевести производство в другое место.
Матвей, у которого никогда не было секретов от жены, честно рассказал ей все и на этот раз. Рюхины долго думали. Но, в конце концов, они были всего лишь немолодые, усталые люди, и у них была больная дочь, в которой они души не чаяли. Они решили согласиться.
Но криминальный талант Дерябина генерировал все новые идеи. Уже к началу производства он был глубоко уверен, что подделка рублей — вчерашний день, и был одержим идеей печатать американские доллары. Проблема была в бумаге, которая сильно отличалась от советской, но Дерябин решил ее. Нужно было резать несколько клише, чтобы методом проб и ошибок на нескольких партиях добиться необходимого качества подделок. Но тут Рюхин встал насмерть, совершенно категорично заявив, что «работать против Родины» не будет. Напрасно Дерябин доказывал, что, печатая фальшивые доллары, они будут подрывать экономику США, а не СССР, — у Рюхина были свои представления на этот счет. В общем, переналаживать «Гюстава» Матвей отказался.
Но не таков был Дерябин, чтобы менять свои планы. В конце концов, он мог переналадить «Гюстава» и сам, благо конструкция последнего позволяла это делать довольно легко. Но Матвей «пошел вразнос» и пригрозил свернуть производство. Тогда Дерябин сделал вид, что смирился. А однажды Рюхин не обнаружил футляра с «Гюставом» на месте. Он бросился за объяснениями к Дерябину, но оказалось, что тот срочно уехал в Ташкент с очередной партией фальшивок, хотя должен был ехать только через несколько дней. А назавтра в лабораторию к Рюхину пришли.
Рюхин имел все основания предполагать, что это Дерябин «заложил» его, но доказательств этого не имел. Но не только поэтому Рюхин не сдал сообщника. Во-первых, проходя один, а не «по предварительному сговору с другими лицами», он мог рассчитывать на смягчение наказания. Но, главное, Дерябин всегда обещал, что «в случае чего» не оставит семью Матвея. Вот и вскоре после ареста в камеру к Матвею «тюремным телеграфом» пришла «малява» от Дерябина, где тот уверял подельника, что его семья не будет знать материальных проблем. Несмотря на то, что, мол, у Матвея перед ним, Дерябиным, «рыло в пуху».
Дело в том, что Матвей, понимая, что имея «Гюстава», Дерябин вполне один сможет настроить его для производства долларовых клише, изготовил дубликат корпуса машины, внешне неотличимый от оригинала, и упаковал его в такой же футляр. И, думая, что похитил «Гюстава», Дерябин на самом деле получил… «куклу». Об этом обо всем Рюхин на последнем свидании рассказал жене. Рассказал он и то, где спрятал «Гюстава», и то, что Дерябин рано или поздно придет за ним. И что — отдавать или нет, решать теперь ей, Антонине Васильевне. Эти слова мужа стали ясны ей только после его смерти. На могиле мужа она поклялась, что машину Дерябину не отдаст.
Первый раз Дерябин пришел за «Гюставом» примерно через полгода, но мать была как кремень. Второй раз он пришел, когда Ольга лежала в больнице при смерти от несчастной любви. Он пришел и рассказал, что Алексей Куницын — его племянник, и спросил, не считает ли Антонина Васильевна, что жизнь ее дочери Ольги стоит «Гюстава»? Мать переадресовала этот вопрос дочери и, выслушав ее ответ, сказала Дерябину «да». Но, будучи женщиной умной и практичной, она дала понять Дерябину одну вещь. Пусть они с племянничком не думают, что Алексей сможет развестись с Ольгой через неделю после свадьбы, потому что в этот же день она, Антонина Васильевна Рюхина, сдаст Дерябина «со всеми потрохами». Дерябин засмеялся: «Я уверен, что дети будут жить долго и счастливо». На том и порешили.
Мать, словно облегчив душу, в ночь умерла. А Ольга вскоре воспылала лютой ненавистью и к дяде, и к племяннику. К первому — за отца, ко второму… За свою любовь, которой он предпочел постель Ирины. За то, что на долгие годы это сделало их, самых близких на земле подруг, врагами. За погибшего ребенка, за лишение радости материнства. И за то, что виноватой в этом муж сделал ее саму. За то, что трахает все, что шевелится, кроме нее, законной жены. За то, что она превратилась в законченную алкоголичку. В общем, за все, что превратило ее жизнь в ад. А возненавидев, решила отомстить.
План мести она обдумывала долго. Потом пошла к Дерябину и рассказала ему, что все знает. Но что у нее нет претензий к Дерябину. И что ей надоела жизнь домашней клушки при гуляке-муже. И что она тоже хочет «в дело». Дерябин долго изумленно смотрел на сноху, а потом сказал: «Что ж, о’кей!»
Ольга бросила пить и начала заниматься «семейным бизнесом». Скоро она не только оказалась полностью посвящена в «схему», но и узнала о разногласиях между Дерябиным и Алексеем Куницыным.
Дерябин давно перерос производство фальшивых денег. Уж больно оно было хлопотным делом. Ведь за период с конца 80-х Дерябину пришлось трижды полностью переналаживать производство вслед за выпуском Федеральной резервной системой США новых сто долларовых купюр. Каждый раз на это уходило более полугода — ведь менялись краски, состав бумаги, защитные компоненты банкнот. А теперь, когда вскоре должны были появиться новые, так называемые «цветные» доллары, лавочку придется совсем сворачивать, потому что отработанная технология выполнять многоцветную печать не могла. Да и старел Дерябин. В общем, Евгений Эдуардович давно уже жил не только этим «хлебом единым». Печатный станок простаивал.
Его бизнес в основном строился на эксплуатации «Конвейера», где он развернул легальное производство пластиковых окон, открыл колбасный цех и еще много чего. В конце концов он провел кампанию по избранию самого себя председателем наблюдательного совета, а потом назначил себя и генеральным директором. Став «генеральным», Дерябин получил доступ к деньгам многочисленных арендаторов, а это были очень большие суммы. Но скоро «Конвейер» должен был принести много, много больше.
— Да, да, знаю, — перебил Ольгу Федор. — Надстройка, деловой центр. Я ведь веду ее.
— Это — официальная версия, — усмехнулась Ольга. — На самом деле на месте «Конвейера» решено построить огромный казино-комплекс, куда сведут все существующие игровые заведения Москвы, и открыть десятки новых. Это решение должно быть обнародовано ближе к осени.
Но завод, как акционерное общество, формально находился в собственности всех нескольких тысяч его работников, и перед Дерябиным встала та же проблема, что и перед выдуманным Федором Председателем. Но Дерябин пошел дальше своего книжного коллеги. Он решил на самом деле обрушить главный корпус, скупив потом за гроши у акционеров их обесценившиеся паи. Для этого было решено нагрузить корпус огромным, непомерным для старых фундаментов весом надстройки. Сделать это нужно было в течение зимы, когда промерзший грунт позволял фундаментам нести гораздо больший вес, чем тот, на который были рассчитаны. Весной же, после оттаивания, фундаменты неизбежно «поплыли» бы, корпус начал бы «трещать» и был бы признан аварийным. Вся вина за это была бы свалена на «Салямспецстрой» и подставную фирму, проводившую обследование фундаментов.
