Саша ждала его у подножия винтовой лестницы.
На секунду они остались одни, в сизых тенях каменного алькова. Саша смотрела, как он преодолевает последние ступени и подходит так близко, что тепло ее тела и биение ее жизни отражаются в его дыхании, в его теле. Кель не коснулся ее – лишь позволил себе на мгновение замереть, наслаждаясь картиной и воскрешенными воспоминаниями. Он не мог ее поцеловать, не мог взять за руку, и хотя ее глаза продолжали молить о ласке, он больше не имел права поддаться этим просьбам. Кель замер в нескольких сантиметрах от Сашиного лица – довольно, чтобы почувствовать жар ее быстрых выдохов и надежду, пропитывавшую каждое слово.
– Мы не умрем сегодня, – сказала она твердо. – Каарн не падет.
В ее голосе звучало столько веры, что Келю оставалось лишь вобрать ее всей душой и сердцем – и тоже поверить.
– Обещаешь? – прошептал он.
– Обещаю, – ответила она.
Кель оставил Сашу и направился во двор, молясь, чтобы Творец исполнил ее обещание.
Детей собрали в тронном зале, двери забаррикадировали, и бойцы Каарна заняли свои позиции с оружием в руках, неотрывно вглядываясь в зеленый сумрак над головой.
* * *
Шум приближения вольгар был одним из звуков, которые Кель не хотел вспоминать и не смог бы забыть. Они визжали и каркали, когти щелкали, крылья били по воздуху. Когда отдаленные вопли слились в голодный рев, людей охватила дрожь. Затем первые вольгары столкнулись с лозами, и дрожь сменилась криками. Кель заорал, чтобы все опустились на колени и вскинули оружие, и люди мгновенно подчинились, доверив шипастому шатру сдерживать атаку птицелюдей.
С вала хлынул дождь стрел; они со свистом рассекали воздух и впивались в кишащий рой тварей, которые больше не визжали, а выли от боли и ярости. Один вольгар частично прорвал сетку, за ним последовал другой, и вскоре над нижним двором барахтались уже два десятка птицелюдей. Крылья и когти крепко запутались в лозах, клювы бессильно клацали по воздуху.
– Копья! – скомандовал Кель, и гвардейцы вскочили на ноги, метя в извивающуюся орду.
Некоторые пики промахнулись, но большинство попали в цель. Шатер тяжело прогнулся, когда за первой волной вольгар последовала вторая, а за ней третья. Живые твари протискивались мимо мертвых: запахи горячей плоти и крови неодолимо влекли их все глубже в раскачивающийся силок. Разбухшую сеть утыкали копья и стрелы, зеленая кровь чудовищ струилась по лозам и капала на лица людям, но те даже не думали отступать, все так же беспрекословно выполняя приказы Келя.
Затем шатер треснул в нескольких местах, и вольгары начали сыпаться в нижний двор.
– Стро-ой! – взревел Кель.
Люди тут же встали спинами друг к другу и принялись синхронно выбрасывать и подтягивать копья – удар за ударом, пока их слаженный ритм не превратился в настоящую пляску смерти. Живых вольгар насаживали на пики, как на вертелы; дохлых отшвыривали в сторону и выдергивали острия из еще теплых тел, чтобы снова пустить пики в ход. Шатер зиял несколькими прорехами, но продолжал исправно сдерживать врага. Вольгары падали на камни, разбиваясь в кровавую кашу или нанизываясь на копья, и людей постепенно начала охватывать уверенность в победе. Кель не считал убитых, не отвлекался, чтобы отпраздновать мимолетный успех, но в глубине его души и на задворках сознания тоже затеплилась призрачная надежда, что Каарн увидит еще один рассвет.
– Рой! – закричал Тирас, и все глаза обратились вверх.
Небо над дырами потемнело от сотен крыльев. У Келя упало сердце. Надежды рассыпались в прах едва ли не быстрее, чем приблизилась новая стая. Сеть не выдержит второй атаки подобной силы.
Бум взревел, и гром, вырвавшийся из его груди, пустил по воздуху такую могучую волну, что горожане попадали с ног, а птицелюди стали кувыркаться, точно тряпичные куклы. Пока каарнцы приходили в себя, к грому присоединился резкий свист и раскаты молний, и вопли вольгар потонули в завываниях шквального ветра. Не прошло и минуты, как крылья птицелюдей промокли под яростным ливнем.
Одаренные вступили в бой.
Кель приказал защитникам крепости занять позиции и поднять оружие. Взгляды людей напряженно шарили по небу. Драные края сетей реяли на ветру, ливень сменился густым туманом, но новой атаки так и не последовало.
На какую-то секунду кровавый дождь смешался со слезами счастья.
– Почините лозы, сожгите вольгар и готовьтесь к продолжению, – скомандовал Кель.
Люди ошеломленно ахнули – ни у кого не был сил на второй заход, – но послушно выдернули из туш стрелы, собрали копья и стащили в кучу мертвых вольгар. Сами каарнцы понесли лишь одну потерю: птицелюди сдернули со стены не успевшего увернуться лучника. У другого мужчины тянулся вдоль предплечья длинный порез, а неудачно брошенное копье пробило бедро женщины. Оба были Ткачами, которых Кель уже исцелял раньше. Он частично залечил руку мужчины, а вот глубокая рана на ноге ему не покорилась. Раненых передали повитухе, которая временно приняла обязанности полевой сестры. Приложив к пробитому бедру припарку, она заверила беднягу, что та поправится.
Ночь прошла в бессонном ожидании. Порой люди начинали дремать, но только чтобы сразу вскочить от страшных видений, в которых им снова приходилось отбиваться от крылатых чудищ. Колючий балдахин затенял звезды, даря одновременно ощущение безопасности и заточённости. В предосеннем воздухе веяло ужасом и надеждой.
Двор наполнял смрад опорожненных кишечников и паленых перьев, запах потной, липкой от страха кожи. Дождь Тессы намочил крылья тварей и заставил их отступить, но еще пропитал ночь влагой, растянув ее чуть ли не вдвое. Когда рассвет наконец коснулся людей розовыми пальцами, они уже были готовы кинуться в битву – просто чтобы избавиться от нестерпимого напряжения и неизвестности.
Солнце вскарабкалось над башнями, но вольгары так и не появились, и Кель рискнул воспользоваться ванной. Ему отчаянно хотелось вымыться, но еще больше – скрыться от исполненных веры взглядов, которыми провожали его каарнцы. Сбросив тунику, Кель отчистил кожу от вони птицелюдей и вездесущих ноток страха. Запах мыла и холодная вода успокаивали лучше, чем тишина.
Король зашел в умывальню, когда капитан одевался. На голове Арена по-прежнему была корона, словно он старался ни на минуту не забывать о возложенной на него ответственности. Кель это понимал. В час нужды царским регалиям не следовало пылиться на полке. По той же причине он не отстегивал от пояса меч и не вынимал из сапога нож. Их тяжелое гладкое прикосновение напоминало о долге, который не могло смыть никакое мыло.
– Сирша считает, что вольгары больше не попадутся в ловушку, – без предисловий начал Арен.
Сердце Келя пропустило удар. Он бы предпочел, чтобы Саша сама сообщила ему эту новость, но знал, почему она поступила иначе. Кель облачился в свежую тунику, заправил ее концы в штаны и затянул ремень. Мысли метались, как мотыльки вокруг лампы.
