— Я не объясняю их, — ответил Ангус, — я принимаю их.
— Но должно же быть какое-то научное медицинское объяснение для таких явлений?
— Вы употребили правильное слово, миссис Станфилд, — ответил Ангус. — Явления! Сейчас медицина делает все возможное, чтобы оставаться в рамках благоразумия в мире, в котором она беспрестанно сталкивается с безумием, с ненормальностью и с тем, что обычно называют сверхъестественным. Каждый день происходят чудеса, чудеса, которые вызвали бы бурю волнений и разных толков, если бы их доводили до публики. Мы видим, мы слышим, но остаемся молчаливыми. Почему? Потому что не существует языка, которым можно было бы записать подобные вещи. Слова изобрели, как изобрели в свое время колесо, и в большинстве случаев они вполне подходят для наших обычных нужд, но как только мы оторвемся от обыденности и приблизимся к чему-то необычному, тотчас обнаружим, что нам не хватает слов для его объяснения.
Пример этого прозвучал только что, в нашем разговоре. Несколько минут назад я сказал вам, что считаю Элизабет более живой, чем прежде. Для обычного человека в этой фразе содержится логическая несообразность. Вы поняли, что я имел в виду, поняли: я пытался сказать, что Элизабет через смерть наконец освободилась от телесного заточения, от среды, которая ее постоянно угнетала, и пребывает в состоянии активности духа. Я знаю, Элизабет жива, я чувствую ее рядом с собой. Я верю всеми фибрами своего существа, что она будет со мной всегда, пока мне не разрешат присоединиться к ней. Но могу ли я объяснить это обычному человеку — прохожему с улицы, большинству моих медицинских коллег или людям, которые сами никогда не переживали ничего подобного? Нет, я не смог бы ничего объяснить по той простой причине, что у меня нет слов — они не существуют. Пытаясь перевести свою веру в слова, я предпринимаю невозможное.
— Значит, вы полагаете, что способности моей дочери — еще один пример посягательства необычного на обычное и нормальное.
— Именно так, — одобрил Ангус. — Необычное повсюду вокруг нас, оно очень близко, оно является частью нас, так что в жизни рано или поздно каждый сталкивается с чем-то поразительным, с чем-то из ряда вон выходящим, чего он не может объяснить или выразить словами и поэтому держит от всех в секрете. Я не в состоянии объяснить, почему ваша дочь — именно она, а не кто другой — наделена способностью лечить больных людей, как не в состоянии объяснить, почему день за днем происходит удивительное выздоровление с помощью нового лекарства, которое в каком-нибудь одном случае оказывается совершенно бесполезным. Условия могут быть одинаковыми, больные на первый взгляд обладают одинаковой степенью выносливости, у них один и тот же шанс выжить, но, как говорится в Библии, «один берется, а другой оставляется». Кто может объяснить это, сказав, что так и должно быть? Все это происходит, и если мы мудры, мы принимаем то, что дано.
— Вы думаете, способности моей дочери с возрастом усилятся? — спросила Лидия.
— Наоборот, — ответил Ангус. — Так как дар исцеления — это чистый инстинкт без всякой техники, существует большая вероятность, что он покинет ее или перейдет в другое качество. Мне известны случаи, когда исцеляющая сила наиболее сильна в период взросления, затем, по мере того как человек, обладающий ею, становится старше, она появляется периодически, а в пожилом возрасте вообще исчезает. Но, конечно, не существует никаких правил или законов, и каждый случай неповторим. Мой совет вам: пусть жизнь вашей дочери протекает без вмешательства или споров, рано или поздно она сама откроет для себя значение всего происходящего, никто не сможет сделать этого за нее. Я полагаю, ее состояние носит скорее духовный, нежели физический характер, и поэтому оно сугубо индивидуально.
«Нужно не забыть рассказать об этом Кристин, — подумала Лидия, решив, что будет писать дочери независимо от того, ответит та на ее письма или нет. — Возможно, письма помогут ей, — возникла у матери робкая мысль. — Все равно я буду поддерживать с ней отношения».
Следующий вопрос, который задал Ангус Маклауд, поразил Лидию:
— Ваша дочь когда-нибудь пробовала лечить вас?
— Нет, конечно нет, — быстро ответила Лидия и добавила: — Не знаю, почему вдруг заговорила так горячо, но я никогда не думала об этом. Как бы там ни было, меня уже нельзя вылечить. Доктора высказались по этому поводу однозначно.
— А кто именно?
Лидия назвала имена двух выдающихся и чрезвычайно хорошо известных хирургов.
— Хм, я знаю их обоих, — сказал Ангус. — Хорошие специалисты, но уже несколько старомодные. Их слава достаточно высоко вознесла их, чтобы они пошли на риск, если только нет крайней необходимости.
— Что вы хотите этим сказать? — спросила Лидия. Ангус потянулся к сигарете.
— Вы позволите мне осмотреть вас? — небрежно спросил он.
С минуту Лидия пребывала в полном замешательстве.
Она догадалась, что этот безразличный тон и сосредоточенное раскуривание сигареты — всего лишь уловка, чтобы дать ей время.
— Зачем? — спросила она немного погодя.
— Мне любопытно, — ответил Ангус Маклауд. — Я наблюдал различные случаи, которые казались такими же безнадежными, как ваш, и тем не менее эффективно поддавались операции и лечению. Я пробуждаю в вас надежды?
— Я не позволю им проснуться, — ответила она. — Если хотите, взгляните на рентгеновские снимки. Они в верхнем ящике вон того большого комода. Сама я в них ничего не понимаю, а когда хирурги показывали их мне, они уверяли, что из снимков совершенно ясно, почему ничего нельзя сделать. Взгляните сами, и вы сразу поймете.
Ангус достал снимки и рассматривал их довольно долго. После этого он сказал:
— Все же я хотел бы осмотреть вас.
— Только не сегодня, — быстро произнесла Лидия. — Иван может вернуться домой в любую минуту. Пожалуйста, ничего ему не говорите. Он так горевал из-за моего несчастья, надеялся, вопреки всему, что я поправлюсь. Сказал врачам, что отвезет меня куда угодно — в любую страну мира, если есть шанс поставить меня на ноги. Но они сказали, что все безнадежно. Поначалу он проклинал судьбу даже больше, чем я, а сейчас смирился с этим как с неизбежным, и я бы ни за что не хотела, чтобы он вновь волновался, если потом наступит разочарование.
— Понимаю, — сочувственно произнес Ангус.
Он явился в комнату Лидии рано утром, прежде чем отправиться на похороны. Иван уехал в Лондон сразу после завтрака, и Лидия не ожидала никаких визитеров.
— Чего мы ждем? — спросил Ангус, когда увидел удивление Лидии. — Мой отпуск не вечен. Кроме того, я хочу дать вам пищу для размышления, пока вы здесь одна.
Она позволила ему сделать то, зачем он пришел, почти без всякой надежды, вполне уверенная, что после осмотра он согласится с предыдущим заключением. Осмотр длился долго, затем он ушел в ванную вымыть руки.
— Ну, — сказал он, вернувшись, — вам любопытно?
— Немного, — улыбнулась Лидия. — Я готова к самому худшему.
