Если бы я, сам не знаю как, попытался заранее обеспечить такую привилегию, то ничего бы не получилось.
Мне было позволено, или, точнее говоря, предоставлена возможность в одиночестве войти в эту красоту!
Второй подобный случай произошел со мной в Стамбуле несколько лет спустя. Длительные поиски важных для меня деталей не погасили энтузиазма. Напротив. Так, после долгих поисков я напал на след месджида, который Синан построил «для себя». Это был молитвенный дом, который он возвел за свой счет в глубокой старости. Разного рода обстоятельства в течение многих лет не позволяли мне обнаружить его. Я даже подумал, что власти намеренно скрывают его. Так вот я уже начал мыслить параноидально. А он просто был маленьким, без купола и высокого минарета. Он спрятался среди других строений на улице, носящей имя Коджи Мимара Синана. Наверное, объективно глядя, он был несерьезным, хотя для меня стал необычайно важным.
Я пришел к нему невовремя. Он был закрыт, никого не было ни внутри, ни рядом с ним. Это был немолитвенный день. От бессилия мне оставалось только как какому-то мальчишке заглядывать в окна, чтобы увидеть хоть что-нибудь, после чего сказать себе, что не зря приплелся сюда. Я и в самом деле отчаялся. Я был глубоко убежден, считая это скромное строение, воздвигнутое Синаном, чем-то исключительно важным в его работе и жизни. И вот теперь, вновь воспользовавшись кошачьей символикой, мог только облизать горшок снаружи.
Когда кто-то обратился ко мне по-турецки, я понял, что сторож откуда-то, наверное, из крохотного домика напротив, вероятно, принадлежавшего ему, все это время наблюдал за мной. Наверняка он подумал, что давненько не видал такого упрямого и надоедливого туриста, и – сжалился. Не прерывая рассказа, хотя ему и было ясно, что я не понимаю ни слова, он открыл все двери мечети и терпеливо ждал, пока я не осмотрю все ее пространство.
Добросердечие обычных людей, которые в своем простом восприятии мира умеют распознавать чье-то неодолимое стремление и неутолимую жажду, делает мир лучше. Это было доказательством того, что каждое почему не обязано иметь свое потому. Достаточно, чтобы было это.
Глава XXX
Баица вместе с великим муфтием Ахмади предсказал, в каком направлении будут развиваться проблемы Османской империи в отношениях с Европой. Не военные, а более широкие, касающиеся прогресса, стагнации или регресса всей культуры и цивилизации султаната. Саму страну ожидала неминуемая борьба между старым и новым пониманием мира. Между застоем и началом перемен. Между слепотой и предвидением, развалом и прогрессом.
Симпатия будущего наследника принца Селима и нынешнего султана Сулеймана к Мехмед-паше предоставила ему возможность фундаментально размыслить о путях развития империи и долгосрочном планировании. Подобная подготовка к посту великого визиря предоставила ему шанс отвратить хотя бы временно большинство вероятных противников от активного сопротивления. Потому что и они понимали: тот, кого ждет пост первого министра империи, займет его надолго: давно уже о такой мощной поддержке его личности не говорили так откровенно и одновременно оба правителя – и нынешний, и будущий, хотя мудрый Баица не считал все готовым и решенным, пока оно не случилось. Не раз он становился свидетелем внезапных, неожиданных перемен в судьбе отдельных личностей и самой империи. Он оставался достаточно осторожным и умеренно активным.
С помощью великого муфтия и при молчаливой поддержке султана он принял участие в подготовке новых законов, и особенно в их правильном толковании. Он использовал любые возможности, начиная с лекций в медресе до различных публичных выступлений, чтобы в зависимости от места и аудитории объяснить опасность, грозящую империи, опасность, которая уже проявляла первые признаки: речь шла о попытке (намеренной или нет) неверного понимания образования. Дело в том, что отдельные регрессивно настроенные придворные, визири, улемы и другие лица, обладающие определенным влиянием, начали активно и настойчиво, и прежде всего ошибочно, считать образование обычным вероучением, а не изучением наук. Это отклонение могло обратить в катастрофу все успехи, достигнутые империей. Так, общую науку стремились обратить в вероучение, лишая тем самым Османскую империю новых достижений именно в то время, когда Европа стала подчеркнуто признавать знание, считая его главной движущей силой прогресса. Из этой уже очевидной стычки рождалось следующее противоречие: различные религиозные фанатики начали объединяться в секты и стали влиять на верующих и армию, настраивая их против так называемых неверных в их рядах, особенно если те занимали высокое положение. Они объясняли свои действия довольно путано и неотчетливо, но это все равно наносило значительный ущерб. Баице и всему дивану начала особенно мешать секта хамзитов, которую основал Хамза Бали Орлович. Этот дервиш родом из Боснии требовал от своих последователей признавать то невероятное единство Христа и Аллаха в рамках одной веры, то экстремистское исповедание ислама. Иногда его последователями становились ремесленники, но в основном янычары. Он то заявлял, что является шиитом, преданным Мухаммеду и его семье, то начинал гордиться своими боснийскими корнями. Именно из-за религиозной и идеологической путаницы, а также из-за быстрого распространения его влияния во всех концах империи он стал исключительно опасным. Когда он довел в Боснии исламских священников чуть ли не до истерики, его схватили и отправили в Царьград. В 1561 году его тайно, пытаясь избежать волнений, казнили, но это все равно вызвало бунт, которого никто не желал: смерть превратила его в мученика, и ряды последователей выросли.
Хамзиты в предыдущие годы нередко обращались и к Баице, и к Мехмед-паше – именно так они его называли в разные периоды в зависимости от того, на каком этапе религиозного фанатизма они находились. Они то хвалили его и просили помощи (денежной, моральной – открытой или тайной), то проклинали его как потурченца и продавшего душу и требовали, чтобы все бежали от него как от чумы. Баица не принимал все это близко к сердцу, ибо понимал, что речь идет о секте с непоследовательными и путаными идеями, но действия сектантов не считал легкомысленными.
Осторожность во всех делах стала его отличительной чертой, одной из наиболее ценимых им черт характера, которую он воспитал в себе и которая не раз помогала ему. Его осторожность нередко спасала и других. Несколько лет он возглавлял войско султана в самых разных походах, где его сопровождали сыновья и многие Соколовичи, назначенные с одобрения падишаха на высокие и ответственные должности. Наряду с битвами, Баица совершенствовал иные формы существования империи: от торговли, кораблестроения и законодательства до поддержания поэтов, включив в их сообщество самого верховного властелина.
Годы верной службы неумолимо привели его в 1565 году на место великого визиря Османской империи. Сулейман Великолепный Кануни назначил его всего лишь за год до тринадцатого по порядку, самого серьезного похода на Австрийскую империю. Во время прохода через Белград и Земун 27 июня 1566 года народ в последний раз увидел султана на коне, потому что вскоре грозный повелитель превратился в умирающего старика, которого носят на носилках и тешат в шатре. Осада Сигетвара осталась в истории благодаря Баице и его невероятной хитрости, когда в ночь с пятого на шестое сентября султан скончался, всего лишь за день до того, как храбро сражавшийся под командой Николая Зринского Сигетвар пал. Мехмед-паша продолжил служить под командой мертвого султана, не оповестив ни войско, ни ближайших визирей о смерти государя. Это помогло ему сохранить боевой дух и, несмотря на то что мечта падишаха – захват Вены – так и не осуществилась, успешно завершить этот поход. Тайну смерти своего уже забальзамированного господина он хранил в течение более чем полутора месяцев (!), точнее, вплоть до 24 октября 1566 года, когда уже двигался вместе с войском назад, в Истанбул, находясь в четырех ночевках перед Белградом. О его смерти он объявил только тогда, когда узнал, что ранее оповещенный им сын султана Селим во весь опор скачет из Азии к Белграду. (Принцу понадобилось всего лишь десять дней, чтобы достичь Холма для размышлений, как османы называли белградскую крепость.) Селим дожидался тела отца здесь, в доме Байрам-бега. Новый султан империи был провозглашен под стенами Белграда. В тот же день новый государь назначил Мехмед-пашу Соколовича своим великим визирем. Так титул Баицы был подтвержден второй раз за два года.
