Вовку он нашел быстро. Из третьего бокса справа неслась залихватская музыка, из-под машины торчали чумазые ноги. Смирнов их пнул, прослушал набор ругательств, и лишь после этого друг вылез.
— А, это ты, — буркнул он. — Как всегда, в парадном виде. Руку не подаю, чтобы не испачкать.
— Я машину купил, — похвастался Смирнов, которого так и распирала гордость.
— Поздравляю, давно пора, — оживился Вовка. — Что за машина?
— БМВ. Черная!
— Какого года?
— Что значит, какого года? Этого!
— Новая?! — Вовка изумленно покачал головой. — Ты, брат, просто везунчик какой-то. Неделю назад не знал, на что жить будешь, а сегодня на новой бээмвухе ездишь… Каковы, однако, зигзаги судьбы… Это надо отметить. Пошли ко мне, дома еще осталось пиво.
— Неудобно, Надя окна моет… — замялся Смирнов. Пить ему не хотелось. Как он сядет за руль после пива? К тому же вечером они с Ириной собирались идти в «Приличный».
— Ну и пусть моет. Она моет, мы пьем. Каждому свое. Пошли, пошли.
Так и не сумев отказаться, Смирнов поплелся за другом к подъезду. Правда, поход за пивом затянулся. Сначала они долго смотрели новое приобретение Андрея, потом катались на нем вокруг Вовкиного дома. И только спустя час Смирнов оказался на кухне, с одной стороны зажатый стеной, с другой — пыхтящим шарпеем, который, высунув язык и пуская слюни, непрерывно скулил, выпрашивая угощение со стола.
— Мне бежать надо, — извинился он перед Вовкой. — Но если хочешь, приходи сегодня в «Приличный». Знаешь, где это?
Вовка кивнул:
— Этот ресторан каждый гурман в городе знает. Какие там устрицы…
— Итальянская кухня тоже неплоха, — вспомнил Смирнов. — Например, горганзола с рогатини. Или наоборот?
— Точно, рогатини с горганзолой. Я тоже запомнил не с первого раза.
— Короче, в восемь.
— Женщины будут? — деловито поинтересовался Вовка.
— А как же!
— Жена?
Смирнов мотнул головой.
— Значит, любовница, — сделал Вовка логический вывод. — Буду. Без меня устриц не ешьте!
В регистратуре Ирина пробыла недолго. Нежелание медсестры сообщать какую-либо информацию об экзотическом больном с амнезией Ирина преодолела легко. Для этого ей понадобилась одна бумажка в сто рублей.
— Второй этаж, налево, палата номер двести три, — понизив голос, сообщила сестра. — Но к нему никого не пускают.
— Это мы посмотрим, — отмахнулась Ирина.
— Что творится, ужас! — охотно делилась впечатлениями девушка. После получения бумажки слова из нее так и лились, словно открыли водопроводный кран. — Там его мать, ужасно истеричная дама, пытается прорваться силой! Пришлось поставить двух санитаров у дверей палаты. Да еще его невеста. Вы бы ее видели!
— Кажется, видела, — вспомнила Ирина Геру, ее мощные стати и пронзительный голос.
— Они с матушкой на ножах. Сначала схватились здесь, рядом со мной, потом подрались около палаты. Говорю вам, вся больница на ушах стояла! Больные с врачами ставки делали.
— И кто победил? Молодость?
— Невеста. Матушка оказалась в плохой форме.
— Санитары целы?
— Ой, она их раскидала в разные стороны и все-таки прошла к больному. Но он спрятался под кровать. Так она и ушла ни с чем.
Ирина расхохоталась:
— А что, болезнь так серьезна?
— Доктор Васильев говорит, что такая потеря памяти бывает очень редко, один на сто тысяч случаев.
— Пожалуй, я знаю одно средство, которое поможет освежить его память… — задумчиво сказала Ирина.
На втором этаже действительно стоял шум и гвалт. Регистраторша не преувеличивала, скорее преуменьшила тот скандал, что случился здесь час назад.
Началось с того, что Гера, входя в холл больницы, увидела мамулю. Мамуля рыдала на груди своего мужа и проклинала коварство доктора Васильева, угрожая его жизни в выражениях, не слишком приличествующих пожилой замужней женщине.
Увидев Геру, мамуля мгновенно приняла боевую стойку и с криком «Это ты во всем виновата!» кинулась к обольстительной спортсменке.
Гера отреагировала адекватно. Мамуля была отброшена за горшок с фикусом, украшавший вестибюль больницы, и временно вышла из строя.
«Молодец, доктор, не подвел!» — мстительно подумала Гера и зашагала на второй этаж, предвкушая, как падет пелена забвения с памяти любимого, покоренного ее поцелуями…
Но не успела Гера порадоваться, как столкнулась с двумя санитарами у дверей заветной палаты номер двести три.
— Туда нельзя! — дружно сдвинули плечи они. Знали бы они, что в одной из схваток Гера подняла свою соперницу весом в сто двадцать килограмм и перебросила через барьер, может, вели бы себя более осторожно. Но на соревнованиях они не присутствовали и о сумо имели самое мутное представление.
Вклинившись между ними, Гера сделала обманные движения локтями в стороны и силой раздвинула живую стену. Один из санитаров схватил ее за руку. Это была ошибка, стоившая ему слишком дорого.
Гера не стала мудрить. Она поступила так, как сделала бы любая женщина, на которую в темном переулке напал сексуальный маньяк. Удар ниже пояса надолго вывел медбрата из борьбы. Второй очнулся только спустя десять минут на пороге палаты и обнаружил, что его руки плотно смотаны его же собственным белым халатом.
Гера победно ввалилась в палату, но никого на кровати не обнаружила.
— Птенчик мой, ты где? — ласково позвала она. — Иди к своей рыбке!
Птенчик обнаружился через пять минут. Он свил под кроватью уютное гнездо из одеял и выходить не собирался. Когда Гера протянула за ним руку, раздалось шипение и щелканье зубов. У Геры возникло ощущение, что она пытается выманить не человека, а какое-то хищное животное.
От этой мысли она возбудилась. Опасность всегда казалась ей вещью привлекательной. Но и Димочка был не так прост.
После десяти минут безуспешных попыток вытащить эту «улитку» из его раковины Гера решила просто поднять кровать, тем самым лишив Димочку главного укрытия. Но не тут-то было! Кровать оказалась накрепко привинченной к полу, и даже Гере, с ее исполинской силой, не удалось ее оторвать.
А тут и очнувшийся медбрат поднял крик. Заткнуть ему рот Гера не догадалась. Откуда ни возьмись, появились врачи, охрана, больные, прибежал доктор Васильев.
В полном кавардаке настоящим явлением народу стал выход мамули. Она появилась как настоящая трагическая героиня: тушь, размазавшаяся под глазами, подчеркивала интересную бледность лица, руки прижаты к сердцу, взор горит огнем.
— Это — ведьма! — провозгласила она, ткнув пальцем в Геру. — Она сглазила моего сына!
