– Нет. И чем дальше, тем хуже. Папа тогда служил во флоте, поэтому она творила, что хотела. Она вбила себе в голову эти идеи… ну, она связалась с этими людьми. Что-то вроде спиритов, я думаю. Мы сновали по всему городу. Из одного дома в другой. Среди них были такие бедные и страшные, что описать невозможно. Война давно закончилась, но ты имей в виду, что люди все еще жили в антисанитарных условиях, и болезни косили целые районы Лондона. Она вообразила себе, что способна как-то помочь этим людям. Это все была чистая фантазия, конечно. Но она входила в спальню какой-нибудь больной, закрывала за собой дверь, а мы с братом оставались сидеть за дверью и смотреть на всклокоченного мужа больной и старались не дышать, чтобы не вдыхать смрадный воздух. В конце концов, я отказалась заходить с ней в дома, тогда она стала запирать меня в машине. – Моя мама делает большой глоток. – Потом я подросла, и твой дедушка вышел в отставку, и я оставалась с ним, и смотрела, как он мастерит что-нибудь – модели кораблей, например. Мне это так нравилось… такое облегчение.
– Она умерла довольно молодой. В страшных мучениях – какой-то рак по женской части. Я не знаю подробностей, потому что об этом избегали говорить. А ее «друзья», – мама фыркает, – исчезли без следа, насколько мне известно. Ни один не пришел ей помочь. Да и что они могли там, где медицина бессильна.
Мы посидели еще немного молча, перекатывая кубики льда в бокалах, потом я извинилась и вышла. Я хотела остаться одна и в тишине, в ванной, переварить все, что узнала, привести в порядок мысли. Когда я шла по коридору, меня привлекла приоткрытая дверь, в которой мелькнул оранжевый свет.
Я толкнула дверь в мою девичью спальню, и мое сердце сжалось второй раз за этот день, потому что здесь ничего не изменилось. Прозрачное сари висело на окне, где я его когда-то повесила, и превращало серый лондонский свет в оранжевый тропический. Россыпь фотографий моих школьных подружек на стене над комодом, все улыбаются, позируют на камеру. Большая золотистая банка лака для волос «Элнет» и щетка для начесывания волос. В корзине на тумбочке возле кровати – груда бус из секонд-хенда и дешевых ожерелий. Я опускаюсь на кровать, она покрыта другим сари – я всегда стремилась добавить красок в этот дом, и пытаюсь сосредоточиться. Сначала Элис со своим рассказом, теперь эта история. Но как я ни пыталась привести свои мысли в порядок, они рассыпались, как пирамидка из домино.
45
Когда у меня пошли первые месячные, я знала, что это такое, потому что мама когда-то говорила мне о том, что рано или поздно такое случается с каждой девочкой.
Я не знаю, тринадцать лет – правильный возраст или нет, детали я не запомнила. Когда это произошло впервые, мне страшно не хватало Дороти. Если бы она была рядом, она бы подсказала, что делать, дала совет. Но рядом нет никого, кроме дедушки, а с ним не станешь обсуждать такие вещи, как месячные.
Я запихиваю в трусы комок туалетной бумаги.
– Можешь здесь остановиться?
Дедушка смотрит в окно на одноэтажный город – по сути, единственная улица с магазинами.
– Зачем?
– Мне нужно кое-что купить.
Из-за туалетной бумаги в трусах я переваливаюсь, как утка, когда иду к магазину. На продавщице за прилавком надет розовый фирменный халат поверх обычной одежды.
– Мне нужен ваш совет, – говорю я. – Что полагается делать, когда начинаются месячные?
– О, моя дорогая! У тебя нет мамы, тебе не с кем посоветоваться? И никаких родственниц?
Я хватаю с витрины упаковку жвачки и бросаю на прилавок:
– Нету. Вот это тоже посчитайте, пожалуйста.
Она с сочувствием смотрит на меня, вынимает из ящика тугие упаковки.
– Начать лучше с прокладок, – говорит она. – Для большего комфорта.
Когда я возвращаюсь в фургон, дедушка спрашивает:
– Чего ты там накупила?
Продавщица сложила прокладки в большой мешок с розовыми полосками, чтобы не видно было, что я несу.
На такую тему с дедушкой сложно говорить. Я напрягаю мозги, чтобы придумать ответ.
– Кое-что для женщин, – наконец, выдавливаю я.
– Но ты же еще маленькая! – Он очень удивлен.
Я ничего не отвечаю, он продолжает вести фургон, при этом выражение удивления не покидает его лица.
Я думаю о продавщице из магазина, о том, какая она добрая. Как сочувственно на меня посмотрела, когда узнала, что у меня нет матери и обо мне некому позаботиться.
Я привыкла сама заботиться о себе.
Мы едем, пока не оказываемся в окрестностях какого-то городка. Дедушка сказал, как он называется, но я забыла, а переспрашивать не хочу. В последнее время он мучается от сильных болей, не только в хромой ноге, но и в руках тоже. Когда он просыпается, пальцы у него скрючены. Ему требуется два часа, чтобы разогнуть их, но и тогда они болят. Иногда я пытаюсь возлагать руки на него. Я закрываю глаза и жду, когда появятся покалывание и звон, но никогда ничего не происходит. С дедушкой у меня ничего не получается. Он, правда, больше не сердится, как в первый раз там, под деревом. Он просто грустит оттого, что я не могу помочь ему, как помогаю остальным.
Когда мы выезжаем из города, с этими дымящими трубами, дедушка просит меня сесть за руль. Бывает, что я веду машину сама. Он научил меня, потому что часто его руки болят так сильно, что он не может держать руль. Конечно, я сажусь за руль в безлюдных местах, чтобы никто не видел. Я спросила его, когда я смогу сдать экзамен на права, а он ответил «никогда». Никогда – потому что я въехала в страну нелегально. А это значит, что мы должны соблюдать осторожность, иначе меня депортируют. По этой же причине я вряд ли смогу когда-либо устроиться на работу и все такое.
Из окна фургона местность кажется грязной, как будто покрыта черной пылью. В полях стоят какие-то механизмы, дедушка говорит, что они предназначены для горной разработки.
– Давай остановимся, – говорю я. – Я проголодалась, поедим где-нибудь.
Мы останавливаемся и меняемся местами, прежде чем подъехать к закусочной. Я знаю, куда мы направляемся, – я узнала эти места, а мы всегда бываем в одной и той же закусочной, когда проезжаем по этой дороге. Мы с дедушкой не так умело, как Дороти, ведем хозяйство и готовим, поэтому питаемся в основном пиццей, куриными крылышками и тому подобной едой. Я беру с собой умывальные принадлежности.
– Закажи мне «Маргариту», Додошка. А я пока помоюсь.
