Нет.
Что, если его услышит Джейсон-2? Если она не ответит сейчас, придется изобретать какой-то другой способ…
– Алло? – слышу я наконец в трубке.
– Дэниела.
– Джейсон?
Я слышу ее голос, и к глазам у меня подступают слезы.
– Да, это я.
– Откуда ты звонишь? Определитель показывает полицию Чикаго. Я думала, это какая-то благотворительная организация, поэтому не стала…
– Послушай меня минутку.
– Всё в порядке?
– По дороге на работу кое-что случилось. Я все объясню, когда…
– У тебя все нормально?
– Да, но меня задержали.
На другом конце становится так тихо, что я слышу голос ведущего радио «Эн-Пи-Ар».
– Тебя арестовали? – спрашивает Дэниела наконец.
– Да.
– За что?
– Мне нужно, чтобы ты внесла залог.
– Господи! Что ты натворил?
– Послушай, у меня нет сейчас времени на объяснения. Это вроде как мой единственный звонок.
– Мне позвонить адвокату?
– Нет. Просто приезжай поскорее сюда. Я в четырнадцатом полицейском участке. Это на… – Смотрю вопросительно на Хэммонда.
– Норт-Калифорния-авеню, – подсказывает тот.
– Слышишь? Норт-Калифорния-авеню. И захвати чековую книжку. Чарли уже пошел в школу?
– Да.
– Я хочу, чтобы ты забрала его и приехала за мной вместе с ним. Это очень…
– Нет и нет.
– Дэниела…
– Я не стану брать сына, чтобы ехать с ним вытаскивать из тюрьмы его отца. Что, черт возьми, случилось?
Хэммонд стучит по плексигласовой перегородке и проводит пальцем по горлу.
– Мое время вышло, – говорю я. – Пожалуйста, приезжай поскорее.
– Хорошо.
– Милая.
– Что?
– Я тебя люблю.
Дэниела кладет трубку.
* * *
В камере предварительного заключения только тонкий матрас на бетонном основании.
Туалет.
Раковина.
Над дверью камера наблюдения.
Лежу, укрывшись тюремным одеялом, и смотрю в потолок, как это делали до меня другие отчаявшиеся, потерявшие надежду бедолаги.
Лежу и думаю, что могло случиться, что могло пойти не так и помешало Дэниеле приехать за мной.
Вариантов много.
Она могла позвонить Джейсону-2 по сотовому.
Он мог позвонить ей в перерыве между занятиями.
В ситуацию мог вмешаться кто-то из других Джейсонов.
Если так, то весь мой план летит к чертям.
Желудок скручивается в жгут.
Сердце набирает ход.
Стараюсь успокоиться, но страх не остановить.
Интересно, предугадал ли кто-то из двойников этот мой шаг? Успокаиваю себя, говорю, что нет, они не могли этого сделать. Попасть в участок, чтобы вытянуть Дэниелу и Чарли в безопасное место, – мне самому эта идея пришла в голову лишь после эпизода в баре, когда набросившегося на женщин воинственного пьянчугу выставил из зала вышибала.
Так что решение это стало плодом исключительно моего уникального жизненного опыта.
Встаю и начинаю расхаживать между туалетом и кроватью, но места в камере размерами шесть на восемь футов определенно не хватает, и чем больше я меряю ее шагами, тем ближе сдвигаются стены и тем сильнее сжимает грудь клаустрофобия.
Дышать все тяжелее.
Я подхожу к крохотному окошку в двери.
Смотрю в стерильно-белый коридор.
Крики женщины в соседней камере эхом отскакивают от шлакобетонных стен.
И в этих криках звучит безнадежное отчаяние.
Та ли это женщина, которую я видел в регистраторской?
Мимо, держа за руку еще одного заключенного, проходит полицейский.
Возвращаюсь к спальному месту, ложусь, укрываюсь одеялом и, уткнувшись лицом в стену, стараюсь ни о чем не думать. Но это невозможно.
Кажется, прошли многие часы.
Ну почему так долго?
Объяснение может быть только одно.
Что-то случилось.
Она не придет.
* * *
Дверь в камеру открывается с характерным механизированным толчком, и мой пульс подскакивает до потолка.
Я сажусь.
– Собирайтесь домой, мистер Дессен, – говорит стоящий у порога дежурный со свежим, детским лицом. – Ваша жена внесла залог.
Он сопровождает меня в регистраторскую, где я, не потрудившись даже прочитать, подписываю какие-то бумаги.
Мне возвращают ботинки, и мы снова идем по коридорам.
Я толкаю дверь в конце последнего, и дыхание застревает в горле, а глаза заволакивают слезы.
Представляя место нашего воссоединения, я и подумать не мог, что оно состоится в вестибюле 14-го полицейского участка.
Дэниела поднимается со стула.
Не какая-то Дэниела, которая не знает меня, которая замужем за другим мужчиной или моим двойником.
Моя Дэниела.
Единственная.
На ней рубашка, в которой она иногда работает, – бледно-голубая, заляпанная акриловой и масляной краской. Дэниела видит меня, и на ее лице проступает выражение растерянности и сомнения.
Я спешу к ней через вестибюль, обнимаю, и она называет меня по имени, говорит, что здесь что-то не так, но я не отпускаю ее, потому что не могу. Столько миров пройдено, столько пришлось выстрадать, испытать, совершить, чтобы вернуться в объятия этой женщины!
Какое же это счастье – касаться ее!
Дышать одним с ней воздухом.
Дышать ею.
Ощущать напряжение между ее и моей кожей.
Я беру ее лицо в ладони.
Целую ее в губы.
Такие мягкие, что я схожу с ума.
Но она отстраняется.
Отталкивает меня. Хмурится.
– Мне сказали, тебя арестовали за то, что ты курил сигару в ресторане… что ты не… – Дэниела не договаривает. Она рассматривает меня внимательно, как будто что-то не так, проводит ладонью по едва ли не двухнедельной щетине. Разумеется, тут многое не так… – У тебя не было этого утром. – Она оглядывает меня с головы до ног. – Ты такой худой… – Трогает мою рваную, грязную рубашку. – Ты не в этой одежде вышел из дома.
Я вижу, что она ищет ответы на свои вопросы и не находит их.
