Лоре нужно при первой возможности как-нибудь разобраться с этими Вайни – только как? Ей не хватает совета, но где его взять, кроме как у свекрови и ее сестер, которых Лора провожает к стоянке такси у Гартских ворот? Почему так трудно спросить, что случилось? Ее мать больше всего на свете любила недомогания и несчастья, но Фаркаши наотрез отказываются обсуждать болезненные дела. Лора привыкла к этому, как улитка привыкает к ракушке. Расстроить и без того огорченную Ильди, подойти к Рози, которую Лора и так уже ранила, – это настоящее злодейство.
– Дорогуша, – слышит Лора из-за спины и послушно оборачивается. Она уже несет два больших чемодана, а теперь Жужи стоит посреди тротуара, не замечая прохожих, протягивает ей свою сумку и говорит: – Это нелепо. Я не поднимаю. Я старая леди.
Ильди и Рози рука об руку переходят Гарт-стрит и разговаривают, сдвинув старые головы. Рози пожимает плечами. Жужи этим утром надела солнцезащитные очки, накрасилась и не пожалела духов. На ней короткий жакет из чернобурки, одолженный Шари Перлмуттер, черный «бирючный ком-бинезон, очень модный», босоножки на клиновидных каблуках и огромное золотое ожерелье, свисающее с шеи, как медаль. Вместо того чтобы взять сумку, Лора подходит к Жужи и кладет руку ей на плечо.
– Ответьте мне на один вопрос, – говорит она.
39
Марина рвет на две части все открытки, которые получила в прошлом триместре. Это кажется самым логичным решением: на них адрес школы, а значит, скверна; взять их в Вестминстер-корт нельзя – но нельзя и выбросить милые сердцу семейные послания. А что делать со школьной формой? Все равно что привезти домой чумное тряпье! Марина уже выбилась из расписания: сборы полагалось закончить еще вчера.
Она наблюдает за Хейди, которая возится с замком своей косметички, и тут стучат в дверь.
– Привет, Хел… Хейди. Хейди. Марина, солнышко, – говорит ее мама. – Что ты делаешь?
– А ты? – спрашивает Марина. – Я же сказала – жди снаружи. Мы вдвоем увезем весь багаж? – Голос у нее недружелюбный, она уже не в силах себя контролировать.
– Рада вас видеть, миссис Фаркаш. – Подлиза Хейди начинает болтать без умолку: «Вы не посмотрите, мой чемоданчик закрылся как следует?», а потом «Не знаю, как отодрать офисный пластилин».
Марина ждет, когда Хейди выйдет – глаза бы ее не видели. Ей не терпится прикоснуться к вещам из родного дома. Она сильно, до дрожи, прижимает руки к бокам, потом притворяется, что расправляет матрас. Постель похожа на больничную койку, в которой кто-то умер.
– Я побежала, – наконец сообщает Хейди. – Папа ждет. Слышали? «Ягуар» подъехал.
Теперь они одни, смотрят друг на друга. Тяжко нависает странная теплая тишина.
Марина бормочет:
– Вообще я не очень хорошо себя чувствую.
Мама садится на краешек смертного одра и говорит:
– Нам нужно кое-что обсудить.
Марина падает на пол.
«Умерла, – думает Лора. – Мне конец».
Потом Марина моргает и поднимает голову.
– Что случилось?
– Слава богу! Не знаю. Что с тобой, милая? Похоже на обморок. Тебе плохо?
– Обморок? – спрашивает Марина. – Правда?
– Голова не кружится?
– Нет. Вообще-то, да. Ну, немного странно.
– Сядь, нет, давай-ка сюда, клади… вот так.
– Как в книге, – приглушенно говорит Марина, но, судя по голосу, улыбается.
– У тебя раньше такое было? Мне бы самой надо знать, но…
– Никогда. Я просто устала. – И она порывисто, как домашний зверек, утыкается лбом в мамино плечо. Лора деревенеет. Ей хочется прижать к себе дочь, но она извлекла из материнства по крайней мере один урок: не отзывайся на любовь, иначе она уйдет.
– Уверена?
– Да. – Марина отнимает голову, с легкой улыбкой поправляет волосы и говорит:
– Мам, мне нужно… Послушай. Тут такое дело…
Вот и все, думает Лора: она узнала о Петере. Ей придется обо всем рассказать, и они уже никогда не будут близки.
Признайся сейчас, подсказывают Лоре остатки совести.
Но с чего начать? Нельзя же сказать так запросто: «Твой отец жив, но, может быть, ненадолго. Он раскаялся и хочет тебя увидеть – и, кстати, меня снова к нему влечет».
– Послушай, мам…
И потом, если во всем сознаться, то в слезах и упреках, которые непременно за этим последуют, потеряется история о дедушке, бабушке и мистере Вайни. Ведь это важнее? Что, если они столкнутся и переругаются у Гартских ворот? Выбирай, говорит себе Лора, но боится. Она знает, что старая история важнее, но не может себя заставить.
– Солнышко, – тихо говорит она, – подожди, дай подумать. – Заломив руки, она со злостью понукает себя: ну, давай же!
– Мам. Мамочка. Мама. Я…
И что, если…
– Мама!
Марина смотрит на нее: любимое бледное личико.
– Подожди, – отважно говорит Лора, – мне нужно кое-что рассказать.
– Нет, – отвечает Марина. – Это мне нужно кое-что рассказать.
За две секунды до этого Марина поклялась держать язык за зубами. Однако мистер Вайни продолжает врываться в ее мысли; она хотела молчать, но заговорила. Ситуация патовая. У мамы встревоженный взгляд. Марина думает: что, если она во всем признается, а та разойдется от злости? Накричит на мистера Вайни? Миссис Вайни? Боже…
Она откашливается.
– Сосредоточься, пожалуйста. Это очень важно. Я… Я сама не справлюсь. Мне нужна твоя помощь.
– Слушаю, – говорит мама.
– Я совершила безумный поступок.
– То есть как? Господи, Марина, только не сейчас.
– Что?
– Что ты натворила? Нет, нет, не плачь, ты моя… Не утирайся рукавом, милая, подожди, у меня в сумочке… Ну, говори скорее, ты же знаешь, я терпеть не могу…
– Я, я не стану врачом.
– Как? Почему? Конечно, станешь.
Теперь, когда она выбрала не тот путь, как повернуть назад?
– Это правда.
– Почему?
– Я не могу сказать.
– Марина, не глупи! Расскажи мне.
– Я… Я бросила химию. Ради истории.
– Подожди. Я тебя не… ты… прости, что?
– Знаю, – отвечает Марина, прочищая нос. – В этом нет смысла.
– Но как ты… что ты…
– Было так ужасно скрывать от тебя. Не сердись.
– Я не сержусь. Но… Ты меня запутала. Этого не может быть. Зачем?
– Я даже не… Все сложно. – Вдруг Марине приходит в голову мысль: это может помочь. – Хорошо. Ты ведь помнишь ту семью, Вайни?
