В часовне жарко, что, в общем, имеет смысл — ведь такое стеклянное строение все равно что оранжерея. Впервые за долгие месяцы рыцарь согревается и чувствует, что он в безопасности. Он молится, и молитва избавляет его от страданий. Тоска по жене и по родной Англии оставляет его. Ни до чего на свете ему больше нет дела. Все, что казалось ему важным, теряет значение. Быть может, это духовное прозрение, отрешение от всего земного, а может быть, он просто устал страдать. В этом смешении веры и отрезвления, экстаза и разочарования он снимает с себя доспехи и засыпает перед алтарем. Во сне душа его покидает тело и возносится на небеса.
Эдвард переступил с ноги на ногу. Конец показался ему закономерным, но очень уж грустным.
— Значит, он так и не вернулся домой?
— Нет. Не вернулся.
Ему хотелось сказать что-нибудь умное, но в голову, хоть убей, ничего не лезло.
— И что, по-твоему, это означает?
Маргарет пожала плечами.
— Мои коллеги определенно сказали бы так. Часовня Роз в диалектическом плане — противоположность черной страницы во второй части. Одна — свет, другая — тьма, часовня дает прибежище — ущелье губит, часовня открыта — мрак непроницаем…
— Ясно, ясно. Ты-то сама как думаешь?
Маргарет, отвернувшись к столу, смела с него себе на ладонь книжную пыль.
— Даже не знаю. Конец скорее экзистенциалистский, чем христианский. Мне он нравится.
— Разве тебе не кажется, что ему все-таки следовало добраться домой?
— А тебе, значит, так кажется? — ни с того ни с сего взъярилась она и кинула в него пригоршню пыли. — Посмотри вокруг! Ты в каком мире живешь? Каждый получает что хочет, всё складывается как нельзя лучше, все возвращаются домой? Так, что ли?
— В общем-то нет. — Эдвард обиженно отряхнулся. — Я, конечно, не знаю…
— Ах ты не знаешь? Ничего, узнаешь скоро! Или спроси герцогиню, она тебе скажет.
Он принял ее вспышку почти с облегчением. Пусть злится, это хорошо. Он сам был зол на себя.
— Ладно, Маргарет. Извини. У меня не было выбора, ты же знаешь. А для тебя я сделаю все, что смогу.
Она, кивнув, отряхнула руки.
— Да, конечно. Я знаю.
В комнате стало тихо. Даже всегдашний фоновый уличный шум вдруг на секунду затих, сделав их молчание еще заметнее. Он поправил на плече сумку.
— Мне пора. Самолет отправляется через пару часов.
— Хорошо.
— Как доберусь, сразу тебе позвоню.
— Хорошо.
Она неловко шагнула вперед и поцеловала его с неожиданной нежностью. Он, на миг прижав ее к себе, повернулся и открыл дверь. Говорить больше было не о чем. Она должна знать, что его вины тут нет, а ему совершенно незачем чувствовать себя виноватым.
22
Два часа спустя Эдвард сидел в кафе «Чили», в аэропорту Кеннеди, имея на себе свой лучший костюм от Хьюго Босса — черный, на четырех пуговицах — и лучшие туфли из черной кожи. В кармане ждал своего часа безукоризненный розовый галстук. Его багаж составляли ноутбук — в футляр он еще умудрился втиснуть зубную щетку, смену носков и белья — и сумка с кодексом. Зажав их коленями под столиком, он заказал себе огромную ледяную кружку светлого мексиканского пива, где плавал ломтик лайма. Перед отлетом хотелось выпить чего-то исконно американского.
Он поглядывал на свое отражение в зеркальной рекламе пива. Боль от разлуки с Маргарет оставалась при нем, но понемногу бледнела перед волнующим трепетом грядущих событий. Одно переплеталось с другим. Прошлый месяц представлялся ему сплошным мучительным сном, который наконец-то, слава Богу, кончился. Даже последние четыре года у «Эсслина и Харта» вспоминались как тюремный срок, отсиженный ни за что. Ладно — было, да прошло. Он смотрел вперед, готовясь начать все сызнова. Господи, как он устал. Точно астронавт на площадке подъемника. Скоро ракета, потеющая жидким азотом, стартует и перенесет его в другой мир.
Объявили посадку на его рейс. Стюардесса компании встретила Эдварда сразу за пропускным пунктом и лично сопроводила на место, мимо длинной колонны пассажиров, бредущих к самолету. Милый знак внимания. Эдварду не хотелось класть кодекс на полку для вещей — в идеале его полагалось бы приковать наручниками к собственному запястью, — но он решил оставить при себе ноутбук и потому неохотно расстался с кодексом. Из отдушины над головой шел сухой замороженный воздух. Соседнее место пустовало — возможно, герцогиня выкупила и его, чтобы Эдварду было удобнее путешествовать. Может, позвонить по мобильному «Эсслину и Харту» в Лондон — сказать, что он уже в пути? Но тут по радио попросили отключить все электронные приборы, и он убрал телефон. Стало пасмурно, и несколько дождевых капель легли штрихами на толстый пластик окна. Рабочие внизу разъезжали на багажных подъемниках, похожих на инопланетные тележки для гольфа.
Потом самолет тронулся, и Эдварда слегка вдавило в спинку сиденья. Нескончаемая прошлая ночь наконец сказалась. Он закрыл глаза, Его поднимали в никуда, все выше и выше, и казалось, что вот-вот он исчезнет, просто блаженно прекратит свое бытие; дадут занавес, и в зале зажжется свет. Рассказ окончен. Он был несовершенным, но совершенство встречается редко — разве что в книгах. Когда самолет поднялся над облаками, Эдвард уже спал.
Проснулся он на середине фильма, который показывали в салоне, и посмотрел немного, не потрудившись даже надеть наушники. Этот крупнобюджетный шедевр про боевые искусства мог свободно обойтись и без диалогов. Наставник прогонял молодого героя через серию пыточных упражнений. Парень играл на флейте, балансируя при этом на острие меча. В медленной съемке разбивал лбом гигантский рубин. Сшибал ногами тропические фрукты с голов слуг своего учителя, не задевая при этом их подстриженных кружком волос.
Затем ученику пришло время выступить на большом турнире, и он мало того что потерпел поражение — его еще публично унизил блестящий ученик старинного учительского соперника, зловещего усатого персонажа. Старый учитель печально поник головой. Вся выучка пошла насмарку. Но когда вся надежда казалась потерянной и красивая дочь учителя с трудом сдерживала слезы, герой снова вышел на ристалище. Только теперь цель обучения стала ясна ему, дремлющие способности пробудились, и он одержал победу. Воспитанник злого соперника побит, девушка счастлива. Понимающая улыбка наставника. Конец фильма.
В самолете было темно. Сквозь оконные заслонки просвечивал красный закат. Лампочки для чтения тоже не горели, кроме одной, далеко впереди. Воздух, сухой и стерильный, веял холодом, и все пассажиры завернулись в одеяла из серой овчины. Линия их путешествия на мониторах приближалась к арктическому кругу, гуд двигателей звучал монотонно и усыпляюще. Стюардессы сидели кучками в концах проходов, скинув туфли, и массировали уставшие ноги.
Но у Эдварда режим сна уже сбился. Он выудил из-под сиденья ноутбук, включил его и вставил диск, который с предусмотрительностью наркомана не забыл сунуть за лацкан. Жидкокристаллический экран наполнился прохладным молочным светом. «Момус» ждал его, как всегда, на том самом месте, где Артист оставил игру. Эдвард теперь знал, как нужно действовать, и время у него было — так почему бы не довести это до конца?
