Книга Черно-белое знамя Земли - Вячеслав Шалыгин

Путь у каждого свой. Иногда прямой, иногда извилистый, долгий или короткий, в неизвестность или до конкретной цели. У каждого свой, но в главном все равно схожий с миллиардами других путей — это движение от рождения к смерти. Человеку не дано замкнуть этот отрезок в кольцо, не дано сделать его бесконечной прямой, но по силам пройти его достойно. Вакидзаси всегда помнил об этой простой истине, но старался на ней не зацикливаться. Пройти путь с высоко поднятой головой — это важно, но иногда над тропой жизни нависают такие острые скалы и нависают так низко, что гораздо важнее сохранить голову, чем гордость.

После схватки с невидимкой в кромешной тьме офицер «Кэндо» отчетливо осознал, что его путь, в отличие от прямого, как клинок, «пути меча»,[7]делает резкий поворот и ныряет в глубокое, тесное ущелье. Обычно в таких ситуациях в дело вступали отточенные до автоматизма навыки выживания и конспирации. В этот раз Вакидзаси тоже не стал отказываться от проверенной схемы и доверился инстинктам.

Проникнуть в док и подняться на борт челнока-невидимки ему удалось ровно за секунду до того, как невидимые в темноте «ночные» полицейские плотно набились во все отсеки станции. В отличие от командира, Вакидзаси не сомневался ни секунды. Сейчас тактически грамотно было отступить и позволить противнику выиграть раунд, захватив большую часть группы. Да, звучало это не очень. Но только если не рассматривать ситуацию в целом. Вакидзаси старался смотреть немного со стороны и видел гораздо больше, чем другие. Он точно знал, что его товарищам не грозит ничего, кроме заточения. Перспектива малоприятная, но не смертельная. Золотому Дракону члены группы «Омега» пока были нужны живыми.

Старт получился также «на гребне волны», челнок успел выскользнуть из дока до того, как на станции вновь заработали генераторы и восстановилась силовая защита. Случись это тремя секундами позже, бронированному кораблю-невидимке пришлось бы туго. Во-первых, он не сумел бы аккуратно выдавить круглым носом обесточенные шлюзовые ворота. Без подачи энергии у них не работали электрозамки и запорные усилители. А во-вторых… челнок сгорел бы к чертовой матери в защитном поле станции, несмотря на броню и маскировку.

Отрыв от перехватчиков стал третьим упражнением, которое Вакидзаси выполнил, не напрягаясь. Не имеющий отражения в киберсфере и невидимый для людей и радаров челнок и без вмешательства пилота легко ушел от «облавы». Единственное, что потребовалось от Вакидзаси, — задать район посадки. Получив вводную, челнок свободно вошел в атмосферу, сам выбрал оптимальное место для посадки и мягко приземлился. И вот с этого момента стоящие перед Вакидзаси боевые задачи стали усложняться в геометрической прогрессии, в первую очередь потому что жизнь метрополии окончательно вышла за рамки.

Внешне ситуация на Земле оставалась вроде бы без изменений, дневная жизнь шла своим чередом, без заметных встрясок и скандалов, но напряжение буквально висело в воздухе. Люди ощущали приближение социальной грозы, как животные чувствуют близкое землетрясение или наводнение. Наблюдательному Вакидзаси не потребовалось много времени, чтобы все это заметить и осмыслить. На частном космодроме немного севернее московского района Фрязино трудилось достаточно народа, чтобы сделать определенные выводы. Люди нервно перешептывались и тихо возмущались, озираясь при этом на полицейских, патрулирующих территорию терминала и стоянок городского транспорта. При этом, если судить по обстановке в виртуальности, в порту царило полнейшее спокойствие, а количество патрулей не превышало нормы. Даже об «усилении» речь не шла. Несоответствие реальности ее отражению в киберсфере было первым признаком надвигающейся беды, теперь Вакидзаси знал это точно. Полиция — нормальная, не «драконовская» — фактически действовала в интересах «ночных», и хотя она пока не проводила «чисток», офицер не сомневался, что взорваться ситуация должна со дня на день. А быть может, и с минуты на минуту.

Прятаться на космодроме в таком нездоровом окружении было опасно, но у Вакидзаси не оставалось выбора. Пока имелась хоть какая-то обоснованная надежда на успех, следовало использовать все возможности.

Первоначально офицер рассчитывал пробраться в город, смешавшись с толпой гостей Москвы, оставив невидимый челнок на самой дальней запасной стоянке, где его даже случайно не смогли бы обнаружить никакие полисмены, но после тщательного изучения обстановки планы пришлось изменить. Даже стань Вакидзаси невидимкой, он не сумел бы сесть в такси или большой флаер. Окраина Москвы не окраина Шанхая; народу здесь на порядок меньше, а следовательно, и соотношение граждан и полисменов иное, в пользу последних. А еще здесь вряд ли удался бы трюк с «Мацуо Тонгом». Таких откровенных «дыр» в виртуальности русской столицы Вакидзаси не обнаружил, сколько ни старался.

У офицера, конечно, имелась парочка запасных вариантов маскировки, но пока он сомневался, стоит ли пускать их в ход. Он все еще надеялся, что сумеет найти выход, не трогая резервов.

Вакидзаси выбрался из челнока и незаметно, скрываясь в тени десятка кораблей, отработавших свое и теперь дремлющих вечным сном в ожидании переработки, прокрался к резервной диспетчерской башне. Она, так же как и списанные челноки, не производила впечатления рабочего объекта, но Вакидзаси точно знал, что найдет в заброшенном строении главное. То, что он сам когда-то здесь и спрятал.

Офицер набрал на доисторическом сенсорном экранчике справа от двери цифровой код и протиснулся в узкий проем. Внутри башни было почти так же холодно, как на улице. Стены строения основательно промерзли, а по лестничным маршам гуляли сквозняки, хотя Вакидзаси был уверен, что все окна в башне целы. Офицер оглянулся. Пыль, иней и запах запустения. Один популярный литератор технологической эпохи писал, что у каждого мужчины есть своя башня. Вакидзаси не очень хорошо понял, к чему это было привязано в контексте произведения, но высказывание ему понравилось. Поэтому, обнаружив эту заброшенную диспетчерскую башенку во Фрязине (и убедившись, что «резервный статус» способен сохранить ее в неприкосновенности еще долгие годы), он сразу решил, что это строение именно его башня. Почему именно она, в далекой Москве, а не на родине или просто в более красивом местечке планеты? Этого нельзя объяснить словами. Наверное, единственное объяснение заключается все в том же высказывании: «У каждого башня своя». Из камня, слоновой кости, фарфора, дерева, металла… из чего угодно, не суть, главное — своя. Как у каждого есть своя половинка в этом мире, необязательно та, которую человек, как ему кажется, находит в молодости, или свое предназначение — тоже не всегда то, в котором человек уверен.