Как все другие чувства, так и уважение к людям способно к многоразличным наслаждениям. Все чувства и все способности нравственного мира могут участвовать в их произведении. Вид драгоценного автографа может вызвать и трепет наслаждения; даже слепой человек может заплакать от радости, прикасаясь к обители обожаемого им великого мужа. Чувствующий гармонию, завещанную миру великим Россини из глубины его могилы, ощущает при звуках этой музыки еще более, может быть, сердечного уважения к его личности, чем наслаждений чувством слуха. То же самое можно сказать и о человеке, который в первый раз читает автобиографию, оставленную великим мужем для утехи современных ему людей. Иногда наслаждения, проистекающие из иного источника, пропитываются всецело некоторым благоуханием уважения. Как время, пролетая над предметами, придает им особенно дорогое значение, так и чувства уважения, затронув легким и трепетным крылом своим все привязанности людей, сообщает им таинственно-высокое наслаждение. Так можно любить и быть особенно преданным благодетелю своему; но ежели благодетель этот отличается почтенною старостью и несомненными достоинствами ума и сердца, то приветствие ему и поцелуй его руки производятся с чувством трепетного наслаждения.
Всего отраднее бывает тот культ, который воздает человек семидесятилетней матери, или великому мужу, уже дряхлому и ветхому, но все еще по временам дающему знать о прежней высоте своего духа взором, полным огня и вдохновения.
Наслаждения эти способствуют развитию прочих благородных чувств, усмиряя внутреннюю гордыню людей и возводя тщеславие до степени благородного честолюбия; так что, не имея довольно нравственных сил, чтобы быть самим великими людьми, они, по крайней мере, становятся достойными понимать их. Случалось, что дань уважения, воздаваемая гениальной личности, указав человеку на благородную цель в жизни, дозволяла и ему самому пожинать и себе лавровые венки.
Эти наслаждения, как сказано выше, не могут стать достоянием всех людей, и каждый из нас испытывает их по-своему. Некоторые люди могут бывать в обществе, где собраны светила нашего времени, не ощущая притом ни душевного волнения, ни всепоглощающей радости; другие же, наоборот, бледнеют от радостного волнения, прикасаясь только к автографу Гёте или Наполеона.
Женщина, несомненно, более мужчины наслаждается подобными радостями. Они сильнее поражают нас в юности, чем в лета более зрелые, и влияют более на нецивилизованные народности и в особенности на племена севера Европы. Мы ничего не можем сказать с достоверностью о том, умели ли древние более нас почитать великих людей своего времени; но по крайнему убеждению моему, цивилизация повлияла благотворно и на увеличение этих наслаждений.
Выражение их получает различную окраску, смотря по тому, относятся ли они к области ума или сердца. В первом случае лицо человека, преисполненного почтения, выражает всегда сдержанность, взоры бывают устремлены со вниманием и все прочие черты несут отпечаток смирения и удивления, доходящего до неподвижности изумления. Ко всему этому присоединяются иной раз более или менее гласно, восклицания, почти набожное складывание ладоней и покачивание головой. Когда же, наоборот, мы поклоняемся перед делами щедрости и великодушия, тогда физиономия становится живее, подвижнее складываясь в светлую, исходящую от лица улыбку. Когда человек достигает высшей степени этих наслаждений, на глаза его навертываются слезы, доходящие иногда до вздохов и рыданий; но это умиление, эти слезы бывают всегда излиянием сладостно восхищенного чувства. Кто хоть один раз, будучи зрителем доброго дела, был в состоянии не удержаться от подобного умиления и подобных слез, тот не способен уже никогда совершить низкое или злонамеренное дело.
Физиономия, во всяком случае, изменяется, в зависимости от условий, приводящих нас к заявлению почитания и уважения. Мы можем боготворить Гумбольдта, но лицо наше примет тот или другой оттенок уважения, смотря по тому, слушаем ли мы в эту минуту рассказ о его жизни, читаем ли страницу из его бессмертного «Космоса» или созерцаем его собственными очами. О патологии этих радостей мы можем сказать весьма немногое, так как чувство столь благородное может стать преступным только в случае полнейшей профанации. Но и тогда заблуждение оказывается со стороны ума, а не сердца. Уважением можно злоупотреблять так же, как и всеми чувствами, если, например, мы оказываем почитание людям недостойным, или не по мере истинных заслуг.
Мы видим людей, проводящих большую часть жизни в изумлении и с благоговейно сложенными перед кем-либо руками. Эти люди, разумеется, не имеют ни малейшего понятия об истинных наслаждениях чувств высокопочитания, жуируя по-своему несвязными и бледными вспышками слепого боготворения.
Но самая отвратительная проституция чувства случается тогда, когда злорадные и гнусные люди любуются великостью преступления и наглостью порока. Цинизму злодея, напевавшего песенку при входе на плаху, радовался уже не раз подобный ему преступник, который, скрываясь в толпе, должен был бы, казалось, проливать слезы и по возможности приносить плоды покаяния.
Глава XXIV. О наслаждениях любви к Родине
Природа, распределив свои богатства далеко не равномерно по лицу земли, желала, чтобы род человеческий не сосредоточивался на каком-либо его пункте и не подвергал бы себя таким образом риску постоянных распрей и взаимного самоуничтожения. Чтобы достигнуть этой цели наиболее простым путем, она прибавила к сокровищам человеческого сердца еще чувство любви к Родине, заставив лапландца привязаться ко льдам своим и тюленям, а нагого негра – к раскаленным своим пустыням и львам. Хотя эта цель сама по себе не лишена весьма серьёзного значения, однако любовь к отечеству имеет другое, еще более важное назначение. Сущность отечества состоит в том, чтобы обособить каждую национальность в тех пределах, где они зажигают очаги свои, побуждая людей к ожесточенной борьбе всякий раз, как честолюбие одного человека или интересы многих потребуют вторжения иноплеменных полчищ в пределы чужой страны.
Стремление к абсолютной истине заставляет меня признаться в реальности этого несомненного факта. Любовь к отечеству служит могучим двигателем к разрешению многих вопросов, обращающих на себя внимание человечества. Чувство это одинаково влияет и на мир добра, и на всю область зла; оно способно бывает вызвать самые благородные деяния и самые ужасные преступления. Только в последнем случае чувство это является уже весьма искаженным, сильнейшим недугом. Если в деле умственных заключений существует и абсолютная истина, и истина практически только верная, то сердце человеческое не ведает подобных размышлений; для него всегда существовала и вечно будет существовать одна только святая истина. Истина немногословна, и в настоящем случае достаточно будет нескольких слов, чтобы представить понятие о мире этого рода наслаждений. Тот поймет нас, кому знаком этот мир для того же, для кого он совершенно чужд, был бы мал и целый том доказательств и рассуждений. К сожалению, есть много людей, для которых любовь к отечеству остается лишь пустым звуком, ничего не говорящим сердцу. Им все равно, называются ли они французами, итальянцами, англичанами или турками, так как они вовсе не чувствуют громадного различия, существующего между этими понятиями, и они весьма охотно причислили бы себя к той стране, где оказалось бы менее горя и где живется веселее.
