— Привет, — сказал он, и глаза у него мгновенно наполнились слезами.
— Привет, — ответила я. На миг я подумала, что было бы, если б их узнали раньше, внутри холма, но мысль тут же пропала. Я слишком рада была их видеть, чтобы тревожиться. А может, мне было просто слишком худо?
— Еще Ромео ожидаются? — поинтересовалась доктор Харди.
— Не знаю, — сказала я чистую правду.
— Только один, — улыбнулся Гален.
Я не могла придумать, у кого еще гламор так хорош, чтобы рискнуть пойти под телекамеры и взгляды Благих. У многих гламор под объективами не держится, ну а Благим двором правит Повелитель иллюзий. Пусть он мерзавец, но разглядеть стражей под маскировкой он бы сумел. У меня сердце сжалось при мысли, что могло бы случиться. Я стиснула руку Галена; очень хотелось посмотреть на Риса, но голову было не повернуть, и я уставилась в ночное небо.
Небо было красивое — черное, все в звездах. Кончался январь, вот-вот февраль начнется.
Разве я не должна мерзнуть? При этой мысли я поняла, что совсем не так хорошо ориентируюсь в происходящем, как мне казалось. Кто-то вроде бы говорил, что у меня начинается шок? Или мне это примерещилось?
Мы оказались у двери машины «Скорой помощи» — она словно из-под земли выросла. Нет, это не волшебство действовало, а травма. Провалы восприятия. Нехорошо.
Уже в дверях «Скорой» я узнала, у кого еще хватило гламора бросить вызов прессе и Благим.
Когда он надо мной склонился, у него были короткие светлые волосы, карие глаза и незапоминающееся лицо. Иллюзия растаяла — и короткий ежик вырос в косу до самой земли, карие глаза сменились трехцветно-золотыми, а никакое лицо вдруг стало одним из прекраснейших при всех дворах фейри. Нежнейшим поцелуем ко мне прикоснулся Шолто, царь слуа.
— Мрак рассказал мне о божественном видении. Я стану отцом!
Он так был рад и доволен, что все его высокомерие куда- то пропало.
— Да, — негромко подтвердила я. Он был так польщен, так радостно счастлив, он рискнул всем, чтобы прийти мне на помощь — пусть мне она и не понадобилась. Но я Шолто едва знала. Мы были вместе всего однажды. Нет, он был очень красив, но я бы много отдала, чтобы не он, а Холод склонился надо мной и заговорил о нашем ребенке.
— Не знаю, кто вы такой, но принцессе нужно попасть в больницу, — напомнила доктор Харди.
— Ох, я дурак. Простите. — Шолто погладил меня по волосам с невероятной нежностью. С нежностью, которой мы как пара не заслужили. Нет, жест был очень искренний, но почему-то казался неуместным.
Меня подняли и внесли в машину. Врач и один санитар-мужчина остались со мной, все остальные заняли места в кабине и в другой машине.
— Мы поедем в больницу за вами, — крикнул Гален.
Я подняла руку, сама я подняться и на них посмотреть не могла. Зато на меня посмотрел черный пес — он успел запрыгнуть в машину. Взгляд ничем не походил на собачий.
— Ну нет, это исключено, — возмутилась доктор Харди. — Собаку немедленно убрать.
Воздух стал холодным, словно меня окутал туман — и рядом со мной оказался скорчившийся Дойл в человеческом облике.
— Что за черт! — воскликнул санитар.
— Я вас видела на фотографиях. Вы Дойл, — сказала доктор Харди.
— Да, — глубоким басом ответил он.
— А если я попрошу вас уйти?
— Бесполезно.
Она вздохнула:
— Дайте ему одеяло и поехали, пока здесь не прибавилось еще голых мужчин.
Дойл завернулся в одеяло, перекинув его через плечо и прикрыв достаточно, чтобы успокоить людей. Одну руку он оставил сверху, чтобы держать меня за руку.
— Что бы ты сделал, если бы план Хью провалился? — спросила я.
— Мы бы тебя вызволили.
Не попытались, а просто — «вызволили». Такая самоуверенность. Такое пренебрежение. Нечеловеческое. Не магия, не иномирная красота — вот это отличало сидхе, это их делало не людьми. Причем ни высокомерие, ни уверенность не были позой. Он — Мрак. Когда-то он был богом Ноденсом, а сейчас он — Дойл.
Он подвинулся, чтобы мне легче было на него смотреть; колеса «Скорой» с шорохом гравия выехали на дорогу, я глядела в черное как ночь лицо, в черные глаза. В черноте искрами мерцали краски — и это были не блики. В черной глубине его глаз таились цвета, которым не было аналога внутри медицинской машины.
Как-то раз он этими танцующими искрами пытался меня зачаровать, выполняя приказ моей тетки — чтобы выяснить, насколько я слаба, или, может, сильна.
Искры мерцали и кружились у него в глазах, как разноцветные светлячки.
— Хочешь, я тебя усыплю, пока до больницы не доедем, — предложил он.
— Нет, — сказала я, и закрыла глаза, сопротивляясь манящим огонькам.
— Тебе больно, Мерри. Позволь мне помочь.
— Врач здесь я, — вмешалась Харди. — И я запрещаю применять к раненой магию, пока не пойму, как она действует.
— Не знаю, смогу ли объяснить, — сказал Дойл.
— Нет, — повторила я, не открывая глаз. — Я не хочу отключаться, Дойл. В последний раз я очнулась после обморока в постели у Тараниса.
Его ладонь дернулась, судорожно сжалась вокруг моей руки, словно ему, а не мне, нужна была опора. Я даже глаза открыла. Цветные огни таяли под моим взглядом.
— Я подвел тебя, моя принцесса, моя любовь. Все мы тебя подвели. Мы и представить не могли, что король сумеет пройти по солнечному лучу. Мы думали, это искусство потеряно.
— Он нас всех удивил, — сказала я. Потом мне на ум пришло, что я давно хотела спросить… — Мои собаки… Он их ударил…
— Они живы. У Минни на какое-то время останется шрам, но она выздоровеет. — Он поднес к губам мои пальцы и поцеловал. — Мы позвали к ней ветеринара, он сказал, что она беременна.
Я с тревогой на него глянула:
— Щенки не пострадали?
— В полном порядке, — улыбнулся он.
Не представляю, почему, но от этой новости мне стало легче на душе. Собаки меня защищали, а король пытался их убить — но не сумел. Они будут жить и родят щенков. Первые щенки волшебных собак за пять столетий.
Таранис хотел сделать меня своей королевой, но я уже беременна, у меня уже есть короли. Таранис проиграл по всем направлениям. Если тест на сперму будет положительным — хотя «положительный» слово мало подходящее, то я упрячу Его Величество Короля Света и Иллюзий в тюрьму за изнасилование.
Пресса его живьем сожрет. Похищение, избиение и изнасилование собственной племянницы… Людские средства массовой информации Благой двор на руках носили — больше такого не будет.
Звездой для прессы станет Неблагой двор, пусть и темной звездой. На этот раз хорошие парни — мы.
