— Если я получу «Рог изобилия», то первый класс будет всюду и всегда, старина. Это почти четыре акра. Ты представляешь, сколько я смогу построить там, когда разрушу этого монстра? Мы еще поговорим о двух коттеджах, на расстоянии полмили один от другого и с видом на море…
Лоррейн и Кася услышали достаточно.
И дальнейший разговор «джентльменов» был прерван, так как разгневанное лицо Каси появилось над перегородкой, украшенной горшками с растениями, которая отделяла два отсека.
— Moja dupa i twoja tv/arz tu blizniarcy! — отрезала она по-польски, выливая красное вино из своего бокала на голову Шона Саттона.
— А это для тебя! — Лоррейн возникла рядом с ней, затем исчезла, затем снова возникла с первым оружием, которое попало под руку, — керамическим горшком. Она смотрела на него секунду, словно не знала, что с ним делать, и затем двинула им по голове Ника. — Может, тебе стоит провалиться ко всем чертям? — крикнула она, прежде чем исчезнуть снова.
Пока мужчины приходили в себя от шока, Кася и Лоррейн схватили свои сумки и бросились наутек.
— «Может, тебе стоит провалиться ко всем чертям?» — повторила Кася. — Лола, я горжусь тобой! Его лицо, когда ты двинула горшком… Это незабываемо! Думаю, у него сотрясение мозга.
— Полагаю, я вбила чуть-чуть ума в его пустую башку. Как он мог! Вот негодяй! — И Лоррейн выругалась, пожалуй, первый раз в жизни. — Но, между прочим, что ты сказала ему? — спросила она, когда они подошли к парковке.
— Я сказала ему, что его голова и моя задница — близнецы, — объяснила Кася.
— О, ты не должна была говорить так.
— Думаешь, нет?
— Конечно, нет. Твоя задница куда лучше, чем его глупая рожа.
Они пулей выскочили с территории ресторана, смеясь и дрожа от страха. Они боялись, что их остановят и вызовут полицию, и вздохнули с облегчением только тогда, когда увидели автомобиль Эдриана, показавшийся на дороге и направлявшийся прямо к ним.
Лоррейн помахала ему, чтобы он остановился, и они понеслись в «Рог изобилия», пересказывая по дороге детали произошедшего. Выскочив из автомобиля у подъезда отеля, они только тут отдышались и направились в холл. В ресепшен никого не было, Кася взяла колокольчик и начала с ожесточением звонить.
Прошло несколько секунд, прежде чем Мэрилин и Лизель вбежали в холл с испуганными лицами.
— Что, черт возьми, происходит! — воскликнула Мэрилин. — Ты в своем уме? Зачем трезвонить на весь дом? Что случилось?
Касе первой удалось перевести дух и начать говорить:
— Пожалуйста, Мэрилин, у нас есть бренди?
— Конечно… — Она налила бренди в бокал, но когда предложила Касе, та подвинула его к Мэрилин.
— Нет, это не мне, это тебе нужно. Думаю, тебе лучше выпить.
Мэрилин слушала всю историю в подробностях, не произнеся ни единого слова, и затем, к удивлению Лизель, холодно кивнула, обняла их всех по очереди, включая удивленного Эдриана, дала бренди шокированной Лизель и затем отправила всех в бар, чтобы они могли выпить.
Лизель, которая терпеть не могла бренди, поставила бокал на стойку ресепшен и повернулась к сестре, открыв рот от удивления:
— Ты слышала, что они только что рассказали? Ты поняла?
Мэрилин кивнула:
— Конечно.
— И как ты можешь быть такой спокойной? Почему не кричишь, не плачешь, не обзываешь его всеми возможными словами? Ты, кажется, даже не удивилась?
— Может, потому, что я действительно не удивилась. Честно, Лизель. Алекс получил наследство, и его отец вдруг решил, что стоит навестить сына…
— Но я думала…
— Что я опять попаду под обаяние Ника? — Она тяжело вздохнула. — Что ж, разве что на секунду, возможно… я хотела поверить, что он делает все это ради Алекса, но по правде… о Господи, Лиз! — Мэрилин уставилась в пол. И на какой-то момент Лизель подумала, что она плачет, но когда Мэрилин подняла глаза, то увидела, что ее сестра смеется.
— Мэрл? — Теперь забеспокоилась Лизель. Смех был какой-то странный. Мэрилин явно была потрясена. И, увидев озадаченное лицо Лизель, начала смеяться еще сильнее.
— О, Господи, Лизель, — повторила она. — Ради Бога… — Она замолчала и затем подняла высоко руки, как если бы обращалась к Богу, и буквально пропела: — Какое облегчение!
— Облегчение? Кася и Лоррейн только что рассказали нам, что Ник за нашими спинами хотел украсть отель у своего собственного сына, и ты чувствуешь облегчение?
Мэрилин радостно кивнула.
— Хочешь сказать, что рада, что Ник оказался самым что ни на есть настоящим негодяем?
На этот раз Мэрилин так сильно тряхнула головой, что даже поморщилась.
— Да. Ты не знаешь, какая дилемма стояла передо мной, Лизель. Дать Нику шанс оправдаться. Поверить, что его намерения честны и благородны, поверить, что когда он говорит, что хочет быть со своим сыном, хочет добиться прощения, это не пустые слова. Что он хочет, чтобы мы опять были вместе… Ты знаешь, он спрашивал меня, не подумаю ли я о том, чтобы вернуться с ним в Австралию. И все это время я думала об этом! Должна ли я дать Алексу шанс быть со своим отцом? Он не видел его три года, и будет несправедливо с моей стороны, если я откажу ему в этом. Они одной крови, ведь так? А как говорится, кровь не водица. И семья для нас все, но семья не по родственным связям или браку, семья — это как у нас сейчас, когда мы все делим вместе, и плохое, и хорошее. Когда Эрик нуждается в нас, Кася и Лоррейн нашли друг друга, Эд… Эд в последние три месяца был больше отцом для Алекса, чем его собственный отец. И ясно, что Алекс не хочет Ника. Алекс любит Эда, действительно любит его…
Она замолчала, нахмурилась на секунду, и затем широкая и ясная улыбка осветила ее лицо.
— И я тоже люблю Эда.
— Я знаю, мы все его любим. Он замечательный, — согласилась Лизель.
— Нет. Я говорю, что люблю Эда, Лизель. — Она повторила это второй раз, словно хотела убедиться, что это на самом деле так.
— Любишь?.. — спросила Лизель, не в состоянии скрыть надежду в голосе.
Мэрилин решительно кивнула:
— Да, Лиз, как я могла быть такой глупой… и так ошибаться!
— Ты не глупая, Мэрл, просто ты хочешь видеть в людях хорошее, вот и все.
— Да, и я так отчаянно ищу это в тех людях, которые не обладают этим, и ошибаюсь, не видя это в тех, кто имеет. Как я могла так обманываться? И для того, чтобы увидеть правду, мне надо было получить мокрой рыбиной по лицу? Я говорила тебе, что покончила с Ником. Но я лгала себе. Все, что бы я ни делала после того, какой уехал, несло в себе его огромную тень. Что бы я ни делала… все. Но с этим покончено! Покончено, — повторяла она и затем взглянула на сестру, на ее честное лицо. — Лизель, ты просила у меня совета, и я не могла дать его тебе, потому что… я сама не знала, что сказать. Но сейчас знаю, что то, что у меня было к Нику, не любовь, любовь была разбита, а мы обе знаем, что разбитое не склеишь. Настоящая любовь, Лизель, реальная любовь, полная и всепоглощающая, она открыта, честна и радостна, и она не заставляет тебя прятаться в уголке и рыдать. Нет, она дает тебе силу, а не высасывает ее у тебя.
