— Летал ли ваш сын когда-нибудь на самолете? Хотя бы один раз?
— Нет. Конечно, не летал. Ему только пятнадцать.
— Вы говорите, что он погибнет через год, поэтому можно подумать, что он уже пожилой человек.
— Я сделала все, что было в моих силах. Я пустила в ход все свои аргументы, но Билл и слушать не хочет…
Я продолжал думать о себе, когда мне исполнилось восемнадцать, о том, как изменилась моя жизнь, когда я сел в двухместный легкий самолет, который под звук маленького двигателя взлетал в семь часов утра над травой, а вокруг из пригородных дымоходов поднимался в спокойное безоблачное небо легкий голубой дым.
— Послушайте. Вот что я скажу вам… У меня в аэропорту стоит самолет, и я улетаю только завтра вечером. Почему бы вам не сказать об этом Биллу? Если он заинтересуется, я полетаю с ним на Кабе, он сможет попробовать, как работают рычаги управления, узнает, что значит быть пилотом. Может быть, это ему не понравится, но если захочет, пусть приходит, я буду ждать его там. Почему бы вам не сказать ему, что его ожидает полет в аэроплане, если он придет?
Мы еще немного поговорили, и в голосе женщины появилась некоторая надежда, она ухватилась за эту соломинку, чтобы спасти сына. Затем вечеринка закончилась.
Этой ночью я думал о мальчике. И о том, что тот, кто летает, должен выплатить свой долг. Мы не можем прямо отблагодарить нашего первого полетного инструктора, который повернул всю нашу жизнь в иное русло. Мы можем уплатить этот долг, лишь передавая дальше этот дар, который мы получили, в руки тех, кто ищет свое место в жизни и свою свободу так, как когда-то это делали мы.
Если ему это понравится, думал я, паренек сможет мыть и вытирать Каб в уплату за получаемые уроки. Он будет делать так же, как и все ребята, которые помогали летчикам с тех пор, как появились первые самолеты. И когда-нибудь он сам поднимется в небо, и часть моего долга будет уплачена.
Рано утром на следующий день я пришел в аэропорт, надеясь на то, что он тоже придет, и мы полетим вместе. Кто знает? Может быть, он окажется одним из тех врожденных пилотов, которые постигают идею полета одним интуитивным озарением и понимают сразу же, что в самолете есть что-то такое, на чем может быть построен весь образ жизни. Через час он уже будет летать прямо по горизонтали, набирать высоту, планировать к земле и поворачивать, он сможет даже заходить на посадку…
Я думал об этом, отвязывая Каб, проверяя его перед полетом, разогревая двигатель. Конечно, может быть и так, что ему не понравится летать. Почемуто в мире встречаются люди, которые не находят, что самолет — это прекрасная, очаровательная вещь, которые не имеют ни малейшего желания оказаться один на один с царственным величием голубого неба и взглянуть оттуда на землю. Возможно, мальчик принадлежит к их числу. Но по крайней мере я предложу ему дар, и он точно будет знать, что полет — это не то, что он ищет. В любом случае это как-то ему поможет.
Я прождал весь день. Он не появился. Он не пришел даже для того, чтобы посмотреть на самолет. Я никогда так и не узнаю, был ли он прирожденным пилотом или нет.
— Вот это да! — сказал я позже своему штурману, летя над пересеченной местностью домой. — Это просто чудо! Человек приходит с неба, садится на землю и предлагает бесплатно познакомиться с полетом — ведь с этим ничто другое никогда не сравнится — и мальчик не желает даже попробовать! Если бы я был на его месте, я бы пришел еще до восхода солнца и ходил бы взадвперед, томясь в ожидании!
Некоторое время прошло, пока я искал ориентир, а затем штурман спросил:
— Ты задумывался хотя бы раз над тем, как он получил это приглашение?
— Какая разница, как он его получил? Важно его содержание, а не то, как он о нем узнал.
— Ему сказала об этом мать. Его мать! Как ты думаешь, внимательно ли отнесется пятнадцатилетний сорванец к тому, что говорит его мать?
На этот вопрос можно было не отвечать. Истина обладает свойством доходить даже под рев мотора и шум ветра.
На этом история заканчивается. Возможно, к этому времени мальчик уже нашел свой путь в жизни, а, может быть, он привязался к героину или уже мертв. У него была своя жизнь в этом мире, и он жил ее так, как хотел. Мы можем предложить другому человеку дар, но мы не можем заставить его принять этот дар, если он сам этого не пожелает.
Я не разочарован. Я попытаюсь еще раз, когда появится подобная возможность, и может быть, я когда-то начну выплачивать свой долг старому Бобу Кичу, моему первому инструктору, который однажды утром встретил меня в аэропорту и изменил всю мою жизнь, улыбаясь и говоря: «А эту штуку мы называем крыло»…
Удивительное соревнование
Это было самое странное соревнование, в котором я когда-либо принимал участие. Оно было таким необычным, что это вполне мог быть и сон. Умопомрачительно лазурное небо казалось не совсем реальным. Кое-где по нему были разбросаны бархатные полупрозрачные облака (они не затеняли солнце, оно просвечивало сквозь них лимонным светом). Шелковистая зеленая трава служила для приземления, а белый и твердый, словно слоновая кость, бетон — для взлета. Вокруг росли большие деревья, которые создавали густую тень для людей, сидящих под ними и наблюдающих за полетами. Сэндвичи. Прохладный оранжад.
Разбросанные то тут, то там, по этой немножко наклонной лужайке, стояли аэропланы. Их было около двадцати, некоторые из них находились в тени деревьев. Большинство из них были двухместными самолетами с высокими крыльями.
Я сидел на поляне под крылом своего Каба, наблюдая эту необычную панораму. Я как раз смотрел, как приземляется чья-то Цессна, когда возле меня остановился этот парень. Он тоже следил за посадкой Цессны, а затем сказал:
— У вас, я вижу, прекрасный Каб. Вы будете принимать участие в Испытании?
Как и всякий, кто считает, что принадлежит к числу самых искусных летчиков в мире, я легко становлюсь жертвой соревнований. Мне показалось, что Испытание тоже является каким-то соревнованием, хотя я никогда раньше не слышал, чтобы это слово использовалось в таком смысле.
— Конечно, — ответил я.
— Я рад, что вы согласились, — сказал он и записал в свой блокнот номер моего самолета. Он не спросил моего имени.
— У вас двигатель на шестьдесят пять лошадок? — поинтересовался он.
— На восемьдесят пять.
— Высота винта?
Довольно странный вопрос.
— Высота винта? Зачем она вам?.. Семь футов, кажется.
Он покачал головой и достал мерную ленту.
— Как вы относитесь к пилотам, которые решают участвовать в Испытании и даже не знают высоту винта своего самолета?
Он подошел к носу Каба.
