– Совершенно с вами согласен. Сегодня днем я объявлю, что отныне моя верность принадлежит сёгуну. В качестве обоснования такого шага я выставлю необходимость объединить все силы страны против угрозы чужеземного вторжения. Я скажу, что мы должны позабыть о прежних распрях и союзах, как это сделали наши предки шесть веков назад, когда над Японией нависла угроза монгольского нашествия. Я скажу, что мы с господином Кудо, к глубокому нашему прискорбию, убедились, что князь Гэндзи никакой не пророк, а обычный безумец, как и его дядя, господин Сигеру, чьи чудовищные преступления прекрасно известны. Слепое подчинение этим князьям – не верность, а трусость. Истинная верность заключается в приверженности идеалам древности, воплощавшимся в нашем покойном князе, господине Киёри. Мы должны спасти честь дома Окумити, введя регентское правление. Необходимо взять князя Гэндзи под охрану и опеку и впредь действовать от его имени.
– Ваше красноречие неподражаемо, преподобный настоятель. Не покинь вы духовную стезю, вы, несомненно, привели бы многих своих прихожан к битоку.
– Вы слишком добры, господин Каваками. Я уверен, что вы, как истинный самурай, ничуть не хуже меня могли бы раскрыть суть наиглавнейших добродетелей.
– Что же будет с теми, чьи сомнения не рассеются, несмотря на ваши блестящие объяснения?
– Мы с почтением отнесемся к их преданности, хоть они и отдали ее недостойному князю. Им будет позволено отбыть в Акаоку. – Сохаку принял из рук слуги очередную чашечку сакэ. – Как вы думаете, удастся ли хоть кому-нибудь из них ускользнуть от ваших соратников?
– Глубоко в этом сомневаюсь.
– Вот и я тоже.
– Остается решить, что делать с господином Сигеру, – сказал Каваками.
– Он убил князя Киёри. Мы поступим с ним так, как надлежит поступать с убийцами.
Каваками кивнул:
– Великолепно. Однако же меня все-таки беспокоит одна из частей вашего плана.
– Пожалуйста, поделитесь со мной своим беспокойством.
– Живой князь Гэндзи будет представлять серьезную опасность, даже находясь под стражей. Его репутация провидца, какой бы обманчивой она ни была, глубоко укоренилась в общественном сознании.
Сохаку улыбнулся.
– К несчастью, хоть мы и будем пытаться спасти ему жизнь, князь Гэндзи погибнет в результате недоразумения. Мы отвезем его останки в «Воробьиную тучу», дабы захоронить там с почетом.
– А вскоре после этого, – сказал Каваками, – сёгун объявит о присвоении вашему дому княжеского достоинства и передаст вам власть над Акаокой. Господин Кудо, как самый доверенный ваш вассал, получит надлежащие земельные владения и денежное содержание.
– Благодарим вас, господин Каваками.
Они снова обменялись поклонами, но на этот раз Сохаку и Кудо поклонились значительно ниже.
– Отсюда мое войско двинется маршем по прибрежной дороге. Вероятно, князь Гэндзи попытается пересечь Внутреннее море где-нибудь западнее Кобэ. Я буду ждать его там.
– Он очутится там только в том случае, если сумеет ускользнуть от моих кавалеристов, – сказал Сохаку. – Я перехвачу его в горах, у деревни Яманака. Прежде чем отправиться любоваться журавлями, он сказал, что постарается присоединиться к нам у этой деревни.
– Я пущу двадцать лучших наших стрелков по следу князя Гэндзи, – сказал Кудо. – Мы сделаем все, что только сможем, чтобы застрелить господина Сигеру прежде, чем он покинет горы.
Каваками приподнял чашечку с сакэ.
– И пусть боги будут благосклонны к тем, кто воистину обладает добродетелью.
* * *
Не обращая внимания на подступающую к горлу тошноту, Таро и Симода решительно работали веслами. Они то рушились вниз с гребня волны, то смотрели, как водный вал нависает прямо у них над головой. Во всяком случае, так им казалось. Если крохотную лодчонку захлестнет – а похоже, что это может произойти в любое мгновение, – они обречены. Вокруг, насколько хватало взгляда, раскинулось бесконечное море.
Впрочем, если бы где-то на горизонте и имелась земля, они все равно не смогли бы ее разглядеть. Они почти ослепли от беспрестанно летящих в лицо соленых брызг.
Таро наклонился к Симоде:
– В какой стороне Акаока?
– Что? – переспросил Симода, не расслышав вопрос за неумолчным грохотом волн.
– Мы правильно плывем?
– Понятия не имею. Как ты думаешь, он сам это знает?
Сидящий за рулем Сэйки являл собою воплощение уверенности.
– Надеюсь, что да.
– Боги погоды, морей и бурь милостивы к нам, – сказал Сэйки.
Волна ударила в борт и окатила сидящих в лодке людей. Они уже промокли, несмотря на промасленные плащи поверх обычной одежды. Сэйки, не выпуская руля, принялся второй рукой вычерпывать воду. Время от времени он подтягивал парус.
Таро – промокший, замерзший, измученный морской болезнью – никак не мог совладать с терзавшей его дрожью.
– Значит, боги как-то очень странно выражают свою благосклонность. Похоже, мы на волосок от смерти.
– Но верно и другое, – сказал Сэйки. – В таком бурном море нас никто не заметит. Патрульные суда сёгуна не смогут нас найти.
Сэйки вырос на море. В беззаботные дни юности, когда он еще был всего лишь самураем низкого ранга, не отягченным особой ответственностью, он провел немало счастливых часов в бурных водах у мыса Мурото, охотясь на китов вместе с местными рыбаками, товарищами его детских игр. Когда гигантские животные огибали мыс, рыбаки подплывали на баркасах к какому-нибудь киту, запрыгивали к нему на спину и всаживали копье в мозг. Если удар был хорош, кит доставался им. Если плох – они доставались киту. Копейщик падал в океан и тонул, а раненый кит устремлялся в открытое море и увлекал баркас за собой. Обычно рыбакам удавалось обрезать веревку, привязанную к копью, и вернуться домой. Но некоторые исчезали навеки.
– Гребите сильнее, – велел Сэйки. – Держитесь под углом к волне.
Если им повезет и восточный ветер продержится еще некоторое время, не превращаясь в бурю, через три дня они доберутся до Акаоки. Пятьсот человек смогут выступить немедленно. А через две недели все войско будет готово к войне. Сэйки надеялся, что князь Гэндзи сумеет продержаться до этого момента.
Еще одна огромная волна ударила в борт лодки.
Сэйки выбросил из головы все мысли и принялся следить за морем.
Глава 10ИАЙДО
Катана служит оружием самурая с незапамятных времен. Задумайся над тем, что это означает.
Наш клинок заточен лишь с одной стороны. Почему? Потому что, если прижать катана к руке тупой стороной, она превращается в щит. Меч с двусторонней заточкой для этого не пригоден. Может настать такой день, когда в гуще битвы ты окажешься обязан жизнью тупой стороне меча, а не отточенной. Пусть же это напоминает тебе о том, что нападение и защита суть одно.
