Ее губы прижались к моим, приоткрылись вместе с зубами, язык проник в рот. Я уже не чувствовал слабости, но держал себя в руках. Начинал опасаться за свое дыхание после вина, виски, травки, сернистой воды. Она все меня целовала, и я прогнал невроз. Дыхание у нее было теплое, вкусное, словно она только что ела яблоко. Возможно, и ела. Я ответил на поцелуй, запустил пальцы в густые темные волосы.
Я получил желанную девушку. Но никто никогда не получает желанную девушку. В мире что-то неладно.
Ее нос утыкался мне в щеку. Так мы и протанцевали назад к кровати. Она на нее села, я остался стоять.
Халат распахнулся. Она была обнаженной.
Я положил ладонь на полную мягкую грудь, а потом подхватил ее снизу. Никто ничего не взвешивал с таким наслаждением со времен Архимеда. Соски у нее были крупные, коричневые.
Я наклонился, поцеловал сосок, сел на кровать и опять присосался к нему, как голодный младенец. Наверняка это было приятно тридцать лет назад, когда я был младенцем, и очарование не пропало.
Я уткнулся лицом в ложбинку между грудями и глубоко вдохнул. Все войны приходят к концу. Мне понравился ее запах. Сдвинув груди вместе, мне удалось взять в рот оба соска.
Мы целовались снова и снова. Потом с меня стала слетать одежда. Остались только длинные боксерские трусы. Мы лежали бок о бок и целовались. Разбитый нос вел себя прилично, не болел. Впрочем, если бы даже мне в спину вонзился топор, я не почувствовал бы.
Она прижималась ко мне бедром. Положив руку на ягодицу, я распалился, как жеребец. Собственно, и без того распалился, как жеребец, а чувствуя под рукой ягодицу, превратился в жеребца, охваченного лихорадкой.
– Усы колючие, но мне нравится, – сказала она.
– Хочу поцеловать тебя в нос, – сказал я.
Она улыбнулась, позволяя поцеловать в нос. Я провел губами по косточке вверх, вниз, увенчал дело легким нежным поцелуем, попробовал поцеловать крепче, но не смог забрать в рот целиком. Было приятно целовать взасос. Совсем другое ощущение, чем от сосков. Словно впитываешь ее сущность. Насытившись, я оторвался от носа.
– Ты извращенец, – рассмеялась она. И половины не знала – в половой истории человечества был лишь один другой носовой фетишист. Ну, в зафиксированной половой истории человечества. Наверняка имеются незарегистрированные случаи, хотя, определенно, не частые.
Впрочем, не хотелось, чтобы она считала меня абсолютно свихнувшимся, поэтому я снова вернулся к губам, забирал в рот по очереди. Она перекатилась на меня. Я держал одну ладонь на ягодицах, другую на груди.
Она сунула руку в боксерские трусы. Я, следуя подсказке, сунул руку ей между ног. Волосы там были мягкие.
Трусы с меня были сдернуты. Она держала меня в руке. Я снова взял в рот сосок, засосал. Она застонала. Ей нравилось быть кормилицей. Она стиснула меня в кулаке. Я был мужчиной. Был младенцем. Был мужчиной. Был младенцем.
Никак не мог насытиться грудью. Чувствовал себя возбужденным ленточным червем. Слишком голодным. Слишком взволнованным. Откинулся на подушки, поцеловал ее. Руку по-прежнему держал внизу, но больше ничего особенного не делал, просто грел ее, как над печкой. Хотел быть джентльменом. Снова присосался к носу, очутившись в Германии девятнадцатого века, осуществив мечту. Я делал это в честь X., бедняги. Надеюсь, он видел с небес.
– Что это за заморочка с поцелуями в нос? – спросила она.
– У тебя прекрасный нос, – сказал я.
– Спасибо, – тихо проговорила она.
Я понял, что прекрасный в моих глазах нос всю жизнь был для нее источником насмешек.
Она подстрекала меня, поэтому я ввел внутрь палец, медленно и почтительно, как еврей входит в храм. А ее рука ласкала меня. Мы наслаждали друг друга. Я вытащил скользкий палец, нежно пощекотал бугорок. Ей понравилось, она застонала в экстазе.
Потом мы сделали перерыв. Первый безумный порыв угас. Надо было разглядеть друг друга, узнать друг друга. Поэтому мы просто лежали. Бок о бок. Она разжала кулак, взглянула. Света было достаточно, чтобы увидеть.
– Ты у меня первый белый парень за много лет, – сказала она.
Неожиданное заявление. Что на это сказать? Я пошел самым простым путем:
– За сколько?
– Как минимум за пять… До тридцати лет встречалась только с африканцами. Уже полгода вообще ни с кем не спала. Надо было ненадолго остановиться.
– Тебе тридцать пять?
– А ты думал больше?
– Нет, конечно. Ты выглядишь на двадцать пять.
И действительно. Она улыбнулась.
– А тебе сколько?
– Тридцать… Не хочу показаться невежливым, но почему ты встречалась только с африканцами? Вы что, в Африке жили?
– Нет, – рассмеялась она. – Я живу в Бруклине. В Африке была три раза, чаще всего в Нигерии… В Нью-Йорке занимаюсь африканскими танцами. Вся моя жизнь в танцклассе. Больше я фактически ничего и не делала. Занимаюсь искусством. Преподаю. Но в основном танцую. Такова моя жизнь. Помогает сохранить здравомыслие.
– Где ты преподаешь?
– В Пратте.
– Я слышал о Пратте… Преподаешь изобразительное искусство?
– Да, скульптуру.
Я с ней обходился тактично, а теперь быстро метнул мяч:
– Почему ты ни с кем не встречалась полгода?
Она его приняла не хуже Микки Мэнтла,[77]не моргнув даже глазом.
– Это стало уже чересчур. Все всех знают в этом мире. В африканском сообществе. Мне с ними нравилось. Не надо назначать свиданий. Они к тебе приходят, ты знаешь, чего им надо. Никто не мямлит, не бормочет. Мне нравится. Потом влюбилась в одного парня, Чоли… А у него жена в Нигерии. Они из племени йоруба. Их культура не допускает развода. Поэтому после него я собрала целый табун. Отловила каждого африканца в городе. Но это опасно для здоровья. И я все равно любила Чоли… Поэтому прошлась по всему табуну, пока вообще никого не осталось. Хорошо было… Поговорила с психотерапевтом по телефону. Он посоветовал взять перерыв. Дико, но я нашла его номер на задней обложке журнала «Атне». Он сказал, что из-за низкой самооценки я думаю, будто со мной может быть только бедный африканец. Сказал, что я подсознательная расистка.
– Не знаю, позволительно ли психотерапевту называть пациентку расисткой.
– Он имел в виду, что я не считаю себя достойной белого парня или считаю, что белый меня не полюбит, поэтому обращаюсь к низшему классу, а для него это расизм… Не знаю, может, он прав. Я больше ему не звонила. Но правда, сознательно никогда не считала их низшими. Все это очень сложно… Во многом дело в сексе. Мне их члены нравятся. Не знаю, расизм это или нет. Большой всегда лучше. А у черных большие. Просто так уж вышло. Хотя мне нравится тело, кожа. Они жутко приятно пахнут. Умасливаются, как тюлени. И мужчины, и женщины. Не пойму, почему белые так не делают. Надо втирать в кожу средства, их кругом миллионы… Их кожа как пища. – Она задумалась. – Иногда попадается черный и с маленьким. Хотя редко. У одного парня был маленький, он страшно переживал из-за этого. Когда ты черный, да еще с маленьким, это уж настоящая катастрофа.
