Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
— Почему я остаюсь на этой работе? — переспросил папа. — Это же элементарно. Ради тебя. Ради вас с Гретой и вашей мамы.
— Ясно. — Мне вдруг стало грустно. По-настоящему грустно, что кто-то готов впустую растратить всю свою жизнь ради того, чтобы кому-то другому было хорошо. — Спасибо.
Папа улыбнулся так широко, что стала видна узкая щелочка между его передними зубами.
— Не за что. — Он вдруг зажал рот ладонью. — О, нет… — Он со всех ног бросился в ванную.
Я сидела на полу в гостиной и смотрела на свои кусочки. На всевозможные оттенки красного. Сидела и думала о Финне. Он делал все, что хотел. Точно как говорила мама. Он не давал тоннелю расплющить себя. И все же… теперь его нет. В конце его все же расплющило до смерти, которую он выбрал сам. Возможно, Тоби был прав. Возможно, ты можешь жить так, как хочешь, только когда стоишь на пороге смерти.
Я еще долго сидела, перебирая кусочки пазла, но не сумела сложить даже маленького фрагмента. Это был по-настоящему сложный пазл.
А потом мне в голову пришла одна мысль: может быть, будет достаточно и того, чтобы прочувствовать и осознать, что когда-нибудь ты умрешь, что ты не сможешь жить вечно? Может быть, этого будет достаточно?
Мне тут же вспомнилась еще одна вещь, а именно — папина фраза. «Скоро все это закончится». Я подошла к календарю, висевшему на стене в кухне. Родители заказали его, чтобы дарить клиентам. Календарь с надписью «Элбас и Элбас. Счетоводы». На нем была только одна картинка: пасторальная сцена с ослепительно-голубым озером у подножия гор с белыми шапками снега на вершинах. 13 апреля. Через два дня. Если прибавить еще неделю на продление срока заполнения деклараций и на всякую канцелярско-архивную рутину, у меня оставалось почти полторы недели сиротства. В первый раз в жизни мне захотелось, чтобы период подачи налоговых деклараций длился как можно дольше. В первый раз в жизни мне было нужно побыть сиротой.
50
С того дня, когда Грета залезла в мой шкаф, она как будто вообще перестала меня замечать. Если я была в кухне, завтракала перед школой, Грета даже не пила кофе — сразу же выходила на улицу ждать автобуса. Если я делала уроки за кухонным столом, Грета поднималась к себе. Когда мы встречались в школьных коридорах, Грета демонстративно отворачивалась. У меня было ощущение, что ей хочется, чтобы я исчезла. Чтобы меня вообще не было.
Но меня это не волновало. Мне было уже все равно. Все равно, что она постоянно ходит с опухшими красными глазами. Все равно, что она перестала общаться с друзьями и даже в столовой сидит одна. Мне было уже все равно, что по окончании учебного года Грета может уехать из дома. У них там есть что-то вроде школы-интерната, где живут юные актеры «Энни», и если Грета получит роль, она переедет туда. А сразу оттуда переберется в Дартмут и будет учиться в университете. И все. Больше никакой сестры. Иногда мне казалось, что я прямо жду не дождусь, когда это случится. Так я себе говорила и сама в это верила.
Но время от времени я все-таки заходила на репетиции, рассуждая примерно так: может быть, если Грета увидит меня в зале, она подумает, что я больше не вижусь с Тоби. Это была жалкая хитрость, и я сомневалась, что Грете это по-прежнему интересно, но все равно иногда приходила на репетиции.
Я никогда не садилась и даже не проходила в зал. А вставала поближе к двери, чтобы можно было тихонько уйти, если станет уж совсем скучно. Как-то раз, когда я стояла там и изнывала от скуки, наблюдая, как мистер Небович пытается скоординировать действия кордебалета и массовки, я вдруг заметила Бена Деллаханта. Он махал мне с балкона, свесившись через перила. Я не сразу сообразила, что он машет не просто так, а приглашает меня подняться в осветительскую кабинку. Я запрокинула голову и обвела взглядом верхний ярус. Бен кивнул и снова махнул рукой. Мне не хотелось никуда подниматься. Одно только присутствие Бена сразу напомнило мне о том, какой я была дурой.
— Поднимайся, Элбас! — крикнул он.
Пришлось подняться. А что было делать?
Бен с улыбкой открыл мне дверь, ведущую с балкона в осветительскую кабинку. Кроме Бена, там сидели еще Пит Лоринг и Джон Антмайер. Я тоже присела на раскладной стул, ближайший к двери.
— Мышки плакали, кололись, но продолжали есть кактус? — сказал Бен.
— Что-то типа того.
— Нет, я серьезно. У тебя вид человека, умирающего от скуки. Но ты все равно ходишь и ходишь на репетиции. Зачем, интересно?
Мне вдруг захотелось сказать ему правду. На какую-то долю секунды мне захотелось выдать Бену Деллаханту все свои страшные тайны, прямо там, в этой темной кабинке. Пусть он узнает, какая я на самом деле. Пусть узнает, что мне наплевать на его Тину Ярвуд. Но, разумеется, я ничего не сказала. Вернее, сказала, но совершенно не то:
— Я обещала помочь Грете.
— А чего бы ей вдруг понадобилась твоя помощь? Да и вообще, как-то не очень похоже, что ты чем-то там помогаешь.
Я скрестила руки на груди.
— Слушай, я сюда не рвалась. Ты сам меня позвал. Могу и уйти.
— Нет. Извини. Уже заткнулся.
Пит с Джоном участия в разговоре не принимали. Они сосредоточенно передвигали туда-сюда переключатели на осветительском пульте. Джон лишь раз взглянул на меня, а Пит вообще меня не замечал. Сидел, склонив голову, как будто его смущало присутствие в кабине девчонки — даже такой, как я. Антония вышла на сцену и запела «Dites-Moi».
— Слушай, ты же учишь французский, да? — спросила я Бена.
— Ага.
— А как переводится dites-moi?
Бен на секунду задумался. Постучал указательным пальцем по воздуху, словно отбивая ритм песни и проговаривая про себя текст.
— Скажите мне, почему. Да, все верно. Скажите мне, почему. Потом что-то типа «жизнь так прекрасна». Скажите мне, почему жизнь так прекрасна. Скажите, почему жизнь прекрасна, и солнце, и облака, и все такое голубое. — Он смущенно умолк и быстро добавил: — Ну, в смысле, небо голубое.
— Да. Голубое небо. Я поняла.
На сцену вышла Грета. Они отрабатывали эпизод, в котором лейтенант Кейбл сообщает Кровавой Мэри, что не может жениться на ее дочери, потому что она не белая. По сценарию Кровавая Мэри на этом месте должна впасть в ярость, и Грета сыграла прямо-таки настоящую психопатку. Она стала тыкать пальцем в грудь Крейга Хорвелла, игравшего Кейбла, с такой силой, как будто и вправду хотела проткнуть его насквозь. Крейг, кажется, не на шутку перепугался. Я заметила, как он взглянул на мистера Небовича — словно надеясь, что тот вмешается и спасет его от взбесившейся Греты. Я в жизни не видела Грету в таком состоянии. В жизни не видела, чтобы она так бесновалась. Она как будто сводила счеты с несчастным Крейгом. Как будто Крейг сломал ей жизнь, но она этого так не оставит, и сейчас он заплатит сполна. Но чем дольше я наблюдала за Гретой, тем ясней становилось, что это не ярость, а скорее точка. Безысходное отчаяние. Со стороны это смотрелось так, словно она добивается, чтобы кто-то заметил, что у нее едет крыша. Но никто ничего не заметил. Никто, кроме меня. Которая сидела на темном балконе и наблюдала за тем, как ее сестра занимается саморазрушением.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
