– Чем дырку делать будем? – спросил Ступин.
– Все есть, Саня, не дрейфь… Но сначала положено обмыть… Абельдинов!! Мою личную банку сюда, быстро!
Сержант принес банку с самогоном. Разлили по кружкам. Орден тюкнулся об эмалированное донышко. Чокнулись.
– За тебя, Валера! За нашу шестую роту!
– За вас, ребята!
Герасимов вытащил орден зубами. Капли самогона блестели на его рубиновых лучах. Прапорщик порылся в карманах, вынул автоматный патрон и продырявил им китель рядом с первой Звездой.
– Во! Порядок! – говорил он, хлопая Герасимова по груди. – Дважды орденоносец!
Офицер из строевого отдела пил самогон мелкими глотками и морщился.
– Товарищ старший лейтенант, – сказал Абельдинов, глядя на дно кружки. – А давайте как-нибудь встретимся в Союзе, напьемся вдрызг и вспомним, как вместе на войну ходили, как высаживались на Панджшер…
– Встретимся, Абельдинов, – пообещал Герасимов и обнял сержанта.
– Черт подери, товарищ старший лейтенант… – сломавшимся голосом добавил сержант, отводя глаза. – Я вообще-то считаю себя мужиком нормальным, но… как бы сказать… в общем…
– Да ладно, поплачь, не стесняйся! – разрешил прапорщик Нефедов и положил руку сержанту на плечо. – С кем не бывает…
– Жалко, конечно, что вы уезжаете…
Герасимов пошел по кругу.
– До свидания, Черненко!
– До свидания, товарищ командир!
Герасимов обнялся с солдатом.
– Вы только обязательно напишите нам, когда приедете и устроитесь на новом месте. Хорошо?
– Напишу, Черненко.
– А правду говорят, что вы будете работать в обкоме комсомола?
– Правда, Черненко, правда…
– Давай, командир, держи! Ёпнем по второй, а потом и третий тост, – сказал Нефедов, протягивая Герасимову кружку.
– Прапорщик, иди спать! – процедил Ступин. – Ты уже на ногах не стоишь.
Из медсанбата приковыляли «замок» Гриша Максимов и Гнышов. Оба в синих пижамах. Один с костылем, у другого рука в гипсе.
– Давай, Курдюк, держись, – сказал Герасимов, обнимая механика-водителя.
– Счастливо вам, товарищ командир.
– Баклуха, а ты чего там за спинами прячешься? Иди сюда!
Пулеметчик смутился, порозовел, неуверенно шагнул, вытер руку о хэбэ и протянул ее Герасимову.
– Прощайте, товарищ старший лейтенант!
– Не «прощайте», а «до свидания»! – поправил Нефедов. – Мы все встречаемся в Союзе. Понятно, бойцы? Кому не понятно, зайти ко мне вечером в каптерку – я объясню доходчивей… Не грей кружку, Максимов! В медсанбате небось уже опух от спирта? А? Черненко, мать твою, где гитара? Давай свою коронную: «Я вернулся с Афгана, извините, что цел…» или как там ты поешь?.. Абельдинов, быстро утер слезы, что ты как на похоронах?
– Товарищ прапорщик, пошли бы вы на куй, – отворачиваясь, тихо попросил сержант.
Последний глоток самогона, последние объятия и рукопожатия, последний хлопок по плечу – и все это уже в прошлом, это уже история, которую хочется скорее забыть; это уже не люди, это оловянные солдатики, застывшие где-то внизу, между картонных коричневых гор и пластилиновых танков. Вперед, Герасимов, в Союз, к новой и счастливой жизни! Не оглядывайся, не задерживай взгляд на лицах своих бойцов, не пытайся их запомнить – тебе это ни к чему. Там, в Союзе, это ни к чему. Отмой самогоном мозги от памяти, проветри легкие, прополощи свежей кровью сердце и подставь встречному ветру лицо. И ничего не бери с собой. Ничего.
– Ты все взял? – спросила Гуля. – Вертолет через полчаса.
Они стояли на пороге кабинета, в последний раз оглядывая стол, на котором Гуля когда-то жарила кабачки; диван из составленных автомобильных сидений, на котором они когда-то спали; решетку на окне, которую можно легко поднять и выбраться наружу…
Герасимов почувствовал, как Гуля взяла его руку.
– А ты помнишь, как мы обмывали здесь твой первый орден? – спросила она.
– А как я ревновал тебя, когда ты ушла без меня на Новый год?
Да что ж это с ними! Они обернулись, они пытаются утащить с собой это мерзкое прошлое!
– Абельдинов, не надо нас провожать, – попросил Герасимов сержанта. – Вещей почти что никаких… Мы сами дойдем…
– Эх, товарищ командир, – едва смог произнести сержант, шумно втянул воздух носом и быстро пошел вон из казармы, свернул за угол, добежал до колючей проволоки, спрыгнул в канаву, повалился на сухой и твердый, как камень, бруствер. Лишь бы «сыны» не увидели такой позор. Он же дембель, у него такой же орден, как у Герасимова. Ему нельзя! Нельзя, Абельдинов!
– Надо идти, Гуля…
Она кивнула, но не шелохнулась.
– А помнишь… помнишь, как я пряталась в погребе, а в дверь ломился начпо…
– Помню.
Гуля вдруг закрыла лицо ладонями и расплакалась. Черт знает что творится! Им надо радоваться, захлебываться от счастья, потому что они улетают в Союз! Навсегда! На веки вечные! Им надо плясать, петь, снова пить самогон, который уже в горле стоит!
Герасимов с треском захлопнул дверь кабинета. Не оглядываться! Только вперед! Бегом отсюда, из этой страны, в которой поселилась война, разгоняющая по горам и пустыням трупный смрад. Вперед в Союз, где… где… В общем, где так здорово.
Они взяли сумки и быстро вышли из казармы. Смотрели под ноги, чтобы ни с кем больше не встречаться взглядами. Не отвечали на приветствия и вопросы проходящих мимо офицеров и женщин. Стиснуть зубы. Перетерпеть последние минуты пребывания в этом аду. Осталось совсем немного. Надо только забраться в пахнущую керосином утробу «Ми-6», сесть на лавочку у иллюминатора, взяться за руки, закрыть глаза и немного потерпеть.
Они пролезли под колючей проволокой, пошли по рифленому железу мимо горячих, только вернувшихся из боя «Ми-24». Обвислые лопасти пружинисто покачивались на слабом ветру. Под раскрытыми фонарями копались техники в песочных комбезах, солдаты подвозили бомбы, поднимали их домкратами к крыльям, насаживали на замки… Отвернуться, не смотреть! Только вперед, туда, где нет войны, где в магазинах продаются водка и докторская колбаса, где по улицам ездят троллейбусы и пищат на поворотах трамваи, где по вечерам в многоэтажных домах загораются окна и за красными, голубыми и желтыми шторами движутся тени, а в спальнях хрустят накрахмаленные подушки, скрипит намастиченный паркет и мелодично дзенькают вилочки и ножики…
Капитан проверил паспорта, сверился со списком счастливчиков, убывающих в Союз, и качнул головой:
– Бегом! Сейчас отправляемся!
Они пошли к рампе «Ми-6» – молча, все так же глядя под ноги. Нет, молчать просто невыносимо! Надо говорить что-то веселое, восторженно перебивать друг друга, шутливо потолкаться у бортовой скамейки за место у иллюминатора, вскрыть по баночке «Си-си», а потом расплющить их ногой…
