Томас разозлился.
А что я говорил? Я ведь предупреждал. Рассказывал, какая холодная и недружелюбная это страна. Так что вини только себя.
В автобусе из аэропорта ей стало плохо, а когда они добрались до городского терминала, Майя умчалась в туалет. Вернулась бледная. На кофте следы рвоты. Он видел, что ей неловко. Майя слабым голосом пояснила, что это от голода. Что ее всегда тошнит от голода. Томас слегка удивился. Купил ей бутылку минералки и шоколадный кекс.
Сошли на конечной станции. Здесь все изменилось до неузнаваемости. Почти весь зал ожидания теперь занимал магазин «Прессбюро». В это время он уже был закрыт. Как некстати. Майе вновь стало дурно. Двенадцатый час. От холода ее трясло. Томас заметил, как люди поглядывают на ее босые ноги в балетках.
– Поедем на такси, – коротко бросил Томас. К счастью, у вокзала стояло несколько автомобилей. Подошел к первой машине. – Сколько до Боргвикова хутора?
– А где это? – равнодушно поинтересовался водитель.
– Что… Ну, примерно у Рагнхильдсбурга.
– Оплата по счетчику.
– Сотни хватит?
Водитель смерил его оценивающим взглядом:
– Все, что есть у тебя?
– Нет, я просто хочу знать.
– Ну, так мы едем или как?
Майя вцепилась в его руку. Ее трясло все сильнее.
– О’кей, поехали.
Неосвещенный большой дом терялся в темноте.
Посмотрел на часы: без двадцати двенадцать. Майя смотрела на темные окна, тонкие подошвы балеток скользили по снежной слякоти.
– Мы приехали? А я думала, у твоей мамы маленький домик.
– Это не ее дом. Не строй иллюзий. Мать снимает скромный домик, как я и говорил тебе. А этот роскошный особняк принадлежит одному богачу, он бывает здесь лишь наездами. Не рассчитывай на роскошь, Майя.
Поднял сумку, гитару и зашагал к воротам. Девушка, поскальзываясь, старалась не отставать.
– Ну вот, теперь ты знаешь, каково это – ходить по снегу, – крикнул Томас, не оборачиваясь. – Ты ведь мечтала об этом?
Ему хотелось обратно, туда, где тепло. И зачем он согласился поехать домой? И главное, зачем привез сюда Майю? Она так и не сказала ему, кто такой Бернар. Может, это отец ее мальчиков. Скрытность и таинственность Майи все больше раздражали его. Следовало настоять на своем, добиться объяснений.
Майя догнала его, едва не упав:
– Томас…
Ледяная ладошка вцепилась в его ладонь. Он поставил сумку и притянул Майю к себе.
– Прости меня, – пробормотал он в ее волосы, расчесанные на пробор. – Я так устал, смертельно устал…
В окнах домика горел свет. Приоткрылась дверь.
– Мама! – крикнул Томас.
Она вышла на крыльцо – все те же доисторические вельветовые штаны, тот же свитер. Штопаные-перештопаные. Одна рука забинтована.
– Привет, мама, это я.
Он шагнул к ней, хотел обнять. Что-то в ней остановило его.
– Томас… – произнесла Роза ломким, дрожащим голосом.
– Да. Я же обещал тебе сюрприз. Ну, или подарок, уж не помню, что именно написал. Ты ведь получила мою открытку на день рождения?
Она смотрела мимо сына, неотрывно – на Майю. Та стояла, уронив руки.
– Вот, мама, это Майя. А это Роза, моя мама.
– Привет, – сказала Роза. – При…
– Можно мы войдем? Замерзли до полусмерти.
Томас протиснулся мимо матери, вошел в дом, с сумкой и гитарой. Внутри пахло застарелым табачным дымом.
– Ты что, опять начала курить? А я-то думал, навсегда бросила.
Мать вошла следом, помотала головой.
– Ты как, мама? – негромко спросил Томас. – Да что с тобой такое?
Роза молчала. Словно разучилась говорить. Губы ее кривились в странной улыбке. Она потянула сына за собой, в спальню, показала на большую кровать, стоявшую на прежнем месте – в центре комнаты. Открыла шкаф, достала простыни. Томас понял, что она предлагает им с Майей занять спальню. Но почему она молчит? В глубине души он понимал, что следовало побольше интересоваться ее жизнью. Но сейчас он слишком устал.
Роза подошла к Майе. Коснулась ее волос. Сказала:
– Strong.
Майя испуганно оглянулась на Томаса.
– Strong black hair.
Судя по всему, по-английски она говорить могла. Указала на кровать. Прохрипела:
– Tired?
Майя оживилась:
– Yes, very, very tired. We have been travelling for a very long time. Very long time.
Роза вновь указала на кровать:
– Then go to bed[41].
– Мы чуток проголодались, – сказал Томас. – Покормишь нас? Чашка чая и бутерброд. Майя так и вовсе умирает с голоду. Представляешь, она…
Роза не дослушала. Она уже была в кухне, ставила чайник, доставала готовый пудинг из холодильника. Разрезала пластиковую упаковку, выдавила содержимое на две тарелки и сунула в микроволновку. На кухонном столе Томас увидел свои старые книги и ноты.
– О, что они здесь делают? – удивился он. – Зачем ты подняла их из подпола?
Мать присела, будто испугалась удара. Зашевелила губами.
– Что ты говоришь?
Ему послышалось «рэт».
– Что? Рэт? В смысле, крыса?
Женщина, его мать, скрестила на груди руки.
– Big, big rat. But I am going to kill it. I am strong. I will kill the big rat[42].
Томас опешил. Похоже, подвал захватили крысы. Вот чертовщина. Крыс он ненавидел. В деревне Майи их была тьма. Жадные, прожорливые, агрессивные твари. Загрызли любимого козленочка Майи, лохматого, забавного, загрызли и обглодали.
– Говори по-шведски, – прошипел он, – я не хочу, чтобы Майя услышала.
Глянул на коврик, прикрывавший спуск в подвал. Люк закрыт. Этим путем крысы в дом не проберутся.
– Что с твоей рукой? – спросил он.
Она нервно коснулась повязки. И ответила по-шведски:
– Крыса.
Дочери
Юлия проснулась первой. Сразу вспомнила, где находится и что произошло. Йеннифер лежала рядом, на животе, положив руку ей на грудь. Осторожно убрала ладонь сестры.
