Двое других стояли в дверях, удерживая створки открытыми. Когда мы прошли, они оба склонились в поклоне и широкими взмахами рук пригласили нас следовать дальше.
Свет в зале уже начал гаснуть, поэтому трудно было различить что-нибудь, кроме того, что в зале были и другие зрители, сидящие в разных местах.
– Где предпочитаете сидеть? Может, в серединке?
– Отлично.
Мы прошли мимо женщины, сидящей на откидном сидении в проходе. Я как мог внимательнее пригляделся к ней, но она явно была мне незнакома.
– Сюда. Ага, пролезайте в середину. Мы пробрались в самый центр среднего ряда. Я пытался сосчитать виднеющиеся там и сям головы зрителей и в общей сложности насчитал человек двадцать.
Играла музыка – основная тема «Полуночи».
Когда мы уселись, музыка тут же стихла и занавес, скрывающий экран, раздвинулся.
Изображение на экране было знакомым: Фил Стрейхорн со своим псом, сидящие на диване в гостиной и глядящие прямо в камеру.
Как ни странно, но что меня раздражало больше всего – даже невзирая на всех прочие несусветные сегодняшние события – так это огромное изображение Фила. Я много раз смотрел его по видео и уже привык к тому, что его лицо всегда соответствует размерам телеэкрана, а сейчас передо мной было лицо, занимающее целую стену, а ладонь Фила казалась величиной с кресло, в котором я сидел.
– Привет, Уэбер. Ну вот, наконец, здесь и сегодня ты узнаешь всю историю целиком. – Тут, видимо, услышав какой-то звук, он повернул голову и взглянул куда-то в сторону. Мгновением позже появилась Спросоня и уселась на диван рядом с ним. Они улыбнулись друг другу. Она вручила ему собачью галету, которую он тут же отдал Блошке. Они оба несколько секунд смотрели на шарпея, затем снова уставились в камеру. Фил улыбнулся.
– Из-за тебя, Грегстон, я проиграл пари. Что скажешь? Бедный старый пес только что съел свою последнюю галету. – Он почесал собаку за ухом. – Мы со Спросоней подумывали, не сделать ли из этого целый фильм, но потом я вспомнил, как сильно ты ненавидишь музыку Дмитрия Темкина и бесконечные титры, и мы решили все сократить до предела. Если хочешь, после того как я обо всем расскажу, могу показать видеозаписи. Я буду даже рад показать тебе, как все происходило на самом деле. Последний домашний просмотр – что-то вроде этого… О'кей. – Он глубоко вздохнул и наклонился вперед. – Давным-давно Венаск в присущей ему туманной манере предупредил меня, что это случится. Единственной возможностью для меня было приготовиться, чтобы, когда момент наступит, я, по крайней мере, не был бы застигнут врасплох. Я сделал что мог, но, как ты и сам знаешь, кто же может быть готовым к чуду?
Старик велел мне заниматься фильмами и посмотреть, что они мне дадут. Но «Полночь» принесла мне лишь деньги и славу, причем по совершенно ненормальным причинам.
Один из сидящих позади нас мальчишек вдруг громко свистнул и заорал:
– Скукотища!
Стрейхорн улыбнулся и кивнул.
–Ты совершенно прав. Интересно, Уэбер, а что ты вообще думаешь об этих маленьких засранцах, которые привели тебя сюда? Не догадался еще, кто они такие?
Гамбаду презрительно фыркнул в сторону экрана.
– Приятель, в роли Кровавика ты был куда лучше! Смотри, так «Оскара» не получишь!
– Уэбер, сделай одолжение. Дотянись до него и тронь за руку или еще за что-нибудь. Просто прикоснись.
Я взглянул на Гамбаду. Его лицо в царящей в кинозале темноте было достаточно близко от меня, и я понял, что парнишка сильно напуган.
– Ну как – сделать то, что он просит? Парнишка облизнул губы и попытался улыбнуться.
– Придется. Мы больше здесь ни к чему. Давай, делай что сказано, понял! Давай, давай! – Последняя фраза прозвучала так, будто он хотел казаться крутым, но это были всего лишь слова испуганного мальчишки, который хотел казаться крутым. –Давай!
Я вытянул руку и коснулся его лица.
Помните, что вы видите в кинозале, оборачиваясь и глядя на кинопроектор во время демонстрации фильма? Чистый, белый, похожий на луч лазера пучок света, энергично скачущий вверх и вниз, а в нем, возможно, лениво колышутся клубы сигаретного дыма, или танцуют пылинки. Вот чем стал Гамбаду, стоило мне коснуться его: мгновенная вспышка яркого белого света, а потом он исчез. Ничего.
– Это всегда совсем не то, чего ожидаешь. Даже ангелы! Кажется, уж они-то должны хоть чем-то выделяться. Пусть не крыльями или арфами, но, на худой конец, достойным поведением или безобидностью. А что на самом деле? Маленькие высирки на велосипедах, не умеющие даже вести себя прилично!
Спросоня, успокаивая Фила, обняла его рукой за плечи и прижала к себе. Но он не обратил на это никакого внимания.
– Бог очень тонок, но вовсе не жесток. Теперь-то ты согласен с этим, Уэбер? Когда тебе выпадает последняя, самая последняя возможность повернуть назад, Бог, чтобы предупредить тебя, посылает свои легионы, а они оказываются малолетними крысятами на оранжевых великах! Этакая современная версия летающих обезьян из «Волшебника Страны Оз».
А разве его предупреждения не возымели последствий? Сначала гибнет актер. Потом исчезает Никапли. Велосипед взмывает в небо, а сопляки несколько раз настоятельно рекомендуют тебе снимать только их. Неужели ты так и не распознал в этом его сигналов «ОСТОРОЖНО»? Впрочем, я нисколько не удивлен. Никто бы не догадался.
Фил встал и, подняв теперь уже безжизненное тело собаки, осторожно уложил его в стоящую рядом с диваном корзинку.
– Когда оказываешься здесь, все меняется. Время, последовательность. Другие правила.
Можешь думать об этом, как о движущейся дорожке в аэропорту рядом с обычным проходом. На моей дорожке, если будешь не просто ехать, а еще и идти вперед, можно двигаться вдвое быстрее. С другой стороны, я могу просто стоять и одновременно ехать, в то время как людям по соседству со мной нужно шагать. А еще можно развернуться и бежать изо всех сил против движения моей дорожки. Кстати, должен заметить, что Блошка только что умер, но мы его сейчас переложим, и тогда Саша, найдя меня, сразу увидит и его. Впрочем, это к делу не относится. Я хочу поговорить о нас с тобой, Уэбер.
Ты никогда не замечал, что я тебя обкрадываю, поскольку всегда был слишком занят тем, чтобы оставаться оригинальным. Но я крал, как и множество других людей. Ведь ты всегда был так уверен в том, что делал, и неизменно оказывался прав.
Даже твой отъезд был правильным поступком! Получил «Оскара» и уехал! Если бы ты только знал, как я тебя тогда ненавидел. Каким дураком себя чувствовал, оставаясь здесь, чтобы и дальше играть Кровавика, в то время как ты попиваешь вино в Портофино, а потом возвращаешься и начинаешь работать с умирающими людьми! ,
Так что, я мог, по крайней мер^е, хоть попробовать немного измениться, верно? Создать что-нибудь высокохудожественное и исправить хотя бы несколько дюймов себя.
