— Савой! — сказал за ее спиной мастер Сюртук, и Тина сообразила наконец, что снова смотрит на долину, город и реку.
Когда и как она повернулась, девушка не помнила, но это и не важно. Важным вдруг оказалось совсем другое. Они вновь победили время и пространство, обманув, похоже, и саму Хозяйку Посмертия. Холодное плато осталось позади, как и весь хребет Дракона. Даже Фронтир находился далеко к югу от того места, где Тина и ее спутники вышли из колдовского тумана, навороженного самими духами гор. Залитый теплыми золотистыми лучами предзакатного солнца, перед ней лежал Савой — самый северный из городов княжества Чеан и самый изысканный, как утверждала молва. Фрай нес свои светлые воды мимо могучих стен древней крепости, по поверхности реки сновали десятки лодок и разномастных галер. Любой из этих кораблей, даже самая медлительная, толстобрюхая барка с легкостью доставит ее в Порт-Фрай. Сколько дней пути до океана, сказал Виктор? Пять? Пусть будет десять! И еще десять до Ландскруны, и это значит, что они прибудут в столицу не просто вовремя, а загодя!
«Чудны дела твои, Господи!» Тина не отдавала себе отчета в том, как быстро меняется ее настроение. Всего минуту назад она пребывала в отчаянии, готовая побрататься даже с ночным ужасом, а сейчас она была уже исполнена совсем других чувств. Она была счастлива, сердце ее билось ровно и сильно, а перед глазами растекалось золотое марево — предвестье удачи!
3
Двадцать первый день полузимника 1647 года
— Ну, что, подруга, баранина с пивом и в койку, или отправимся на поиски приключений?
Предложение звучало соблазнительно, но не в этом дело. Удивило обращение, поскольку никогда прежде Ада себе такого не позволяла. Всегда, даже в самых благоприятных обстоятельствах, дама аллер’Рипп умела соблюсти дистанцию, обозначив ее жестом, интонацией или правильно выбранным словом. Эмоции ее, как успела убедиться Тина, были расчетливы ничуть не меньше движений во время стрельбы из арбалета: ничего лишнего и ничего по простоте душевной, не просто так. И вдруг такое!
«Подруга! Ну, надо же! И кто кому здесь дурит голову?»
— Приключения? — переспросила Тина, разыгрывая из себя «ту, что знает, что почем». — Звучит заманчиво!
— Вот и я так думаю, — вполне панибратски ухмыльнулась женщина-оборотень. — Савой, моя милая, — город соблазнов. Славный город, одним словом, совсем не такой, как Аль. Я тебе больше скажу, и здесь, в Чеане, и дальше — в империи, таких городов раз-два и обчелся. Решт еще, быть может, и Сан. Вот, собственно, и все. Так что вперед, подруга, и не зевай! Все в наших руках!
Тина отметила про себя, что настроение у дамы-наставницы на редкость хорошее, и даже более того, но от комментариев воздержалась. Зачем? К чему? Она лишь улыбнулась Аде самой своей «открытой» улыбкой из тех, что еще недавно давались ей легко и просто, с естественностью дыхания, и, поправив перевязь меча, шагнула к выходу из гостиницы. Впрочем, гостиницы в Савое назывались почему-то странноприимными домами, хотя на альтские богадельни и приюты ничуть не походили. Но, с другой стороны, Загорье на то и неведомая земля, чтобы все тут было не так, как дома.
— Савой — город денежный, — повествовала между тем Ада, а шли они в это время по широкой, с торцовой мостовой[11]улице, мимо богатых лавок и торговых рядов попроще, мимо трактиров, роскошных странноприимных домов и постоялых дворов — заведений простых и незатейливых, но опрятных и даже приятных на вид. — Богатый, но не в этом дело. Мало ли на свете богатых торговых городов! Немало! Уж ты мне поверь, милая, но если сравнить города с людьми, Савой — город старой крови, если ты понимаешь, о чем я толкую! Город с достоинством, стилем и славным прошлым, которое не тяготит, а поддерживает. И со своими секретами, нелегким нравом и непростыми традициями…
Вчера вечером, когда их маленькая компания достигла городских ворот — а случилось это буквально за считаные минуты до их закрытия, — ни у кого, и уж тем более у Тины, не нашлось сил любопытствовать и восхищаться. Все были предельно измотаны, кажется, даже не вполне материальный Ремт Сюртук, устали, как собаки, обессилели и едва ли не пали духом. Так что думать могли лишь о горячей еде, крепком вине и теплой постели. Все это они нашли в гостинице, куда уже при свете факелов привел их Виктор, но города при этом практически не видели. Темные стены, огоньки свечей и лампад в щелях между неплотно прикрытыми ставнями, луна, скользящая по узкому лоскуту темного неба, зажатому между высоких крутых крыш. Вот, собственно, и все. А после мутное марево усталости перед глазами, острая, горячая, сладко пахнущая, исходящая паром луковая похлебка, горькое хлебное вино, бросившее Тину в пот, и тяжелая овчина, положенная поверх тонкого лоскутного одеяла и буквально придавившая девушку к жесткому, но такому желанному, туго набитому шерстью матрасу. Вот и все, что запомнилось с прошлой ночи.
А нынче на дворе стояло солнечное осеннее утро. Воздух был свеж, но все еще больше пах летом, чем зимой. Торцовая мостовая приятно ложилась под ноги, встречные люди выглядели опрятно и внушали доверие, хотя, как доподлинно знала теперь Тина, верить нельзя никому. Но, во всяком случае, эти горожане и иногородние, приехавшие в Савой из разных мест, большая часть которых наверняка не была известна Тине даже по названию, не внушали откровенных опасений. И это уже кое-чего да стоило. Не оборотни, не духи гор, не сектанты. Всего лишь мужчины и женщины, дети и старики…
«Всего лишь люди… Экая невидаль!»
— О! — прервала ее размышления о превратностях судьбы дама аллер’Рипп. — Вот что нам нужно! А я все гадала, куда нас ноги принесут!
Тина остановилась и, проследив за взглядом дамы Адель, увидела чуть впереди и справа невысокий — всего в два этажа, — но широкий дом с красивым, выложенным из светлого тесаного камня фасадом. Несмотря на светлое время дня и отличную погоду, окна в доме оказались плотно закрыты расписанными золотом и киноварью ставнями. Эти ставни да странная вывеска, на которой среди прочего были изображены и нагие женщины, наводили на размышления.
— «Ласковый май», — прочла Тина вслух. — Прошу прощения, баронесса, но мне кажется, это бордель!
— Не бордель! — возразил сзади мягкий, но полный достоинства голос. — Это мыльня, милая барышня, ведь вы барышня, не так ли? Неплохая когда-то мыльня, даже отличная, но слава ее в прошлом.
Так неожиданно заговорившая с ними женщина была немолода, но выглядела великолепно. Ее седые волосы, отливавшие серебром, были уложены в затейливую прическу, удерживаемую тут и там длинными золотыми заколками, украшенными бриллиантами и сапфирами. Лицо, не скрывавшее возраста, выглядело тем не менее гладким: ухоженная белая кожа, карминовые губы и синие, не выцветшие с возрастом глаза. Одета дама была в роскошное платье из расшитой цветными нитками тафты и серебряного аксамита[12]невиданной красоты. На плечах ее лежала накидка из меха черно-бурой лисы, а украшения стоили, должно быть, целое состояние. И последний, но не менее значимый штрих. Дама сидела в удобном кресле из золоченого дерева, укрепленном на длинных резных шестах, удерживаемых на весу четырьмя крепкими мужчинами, одетыми в темно-зеленые ливреи, но при этом опоясанными мечами, словно и не слуги они, а воины.
