Лондон горел, жирный чёрный дым тянул к безоблачному небу, и всюду была смерть — воины Олега не щадили никого, таков приказ Карла.
Остатки гарнизона дрались отчаянно, словно бой только начинался. Но викинги шаг за шагом оттесняли их сквозь лабиринт кривых улочек, ведущих к берегу Темзы, где на пригорке стоял донжон. Англичане пытались спрятаться в домах-крепостях, но их беспощадно забрасывали горшками с греческими огнём. Дома запылали, город застонал от криков горевших людей. По всему городу тошнотворно завоняло заживо сгоравшей плотью. Сотни разбились на десятки, воины поджигали дома, жители столицы пытались потушить пожары, но беспощадно расстреливались из луков и арбалетов. Когда защитники Лондона пытались сплотиться, чтобы оказать сопротивление захватчикам, мгновенно луженые глотки пиратов взрёвывали:
— Один!!!
За считанные минуты две-три сотни викингов ворвались в ряды обороняющихся и начали рубить их на куски.
Альфред оставил на защиту Лондона три тысячи воинов, в живых осталось около двух сотен, да и те либо без руки, либо без ноги. Бой в городе продолжался до позднего вечера. Но это была агония, ничто не могло остановить викингов.
Город грабили три дня. По приказу Карла, никого не насиловали, никого просто так не убивали, ибо Карлу так приказал Великий Конунг. А кто ж его, Великого, осмелится ослушаться? Убивали только тех, кто не отдавал свои незаслуженно заработанные деньги. Баронов, прелатов и разных прочих лордов в Лондоне почти не осталось (таков был приказ Карла), а заодно их детей и жён. Замысел Олега был прост: помочь Альфреду с междоусобицей, ведь с государем договориться намного проще, чем с мелкими корольками и баронами. К концу третьего дня все воины были на драккарах.
— Ну что, теперь в Париж? — Карл самодовольно ухмыльнулся. Гернрум, помня появление Волка, дернул правой рукой свой длинный ус.
— Нам надо узнать мысли Хельги, мы не знаем, что он нам прикажет.
— Да что нам конунг! Он далеко. Задержимся ещё на месяц, он этого даже не заметит.
— Это кто не заметит? — как всегда Олег появился внезапно. — Я тут немного подумал, посоветовался с товарищами и почти решил познакомить тебя, Карл, со своим мечом.
Походный конунг почитал Одина, Тора, Фрейра, но боялся только его… Карл навсегда запомнил клятву, которую он дал Олегу, и слова Тора, а самый сильный из асов никогда не шутит.
Олег промурлыкал:
— На Кипр, хреновы адмиралы и генералы. И без остановок, плыть днём и ночью. Срок — месяц. Опоздаете на два-три дня, повешу на гнилой осине.
И, как всегда, исчез. Гернрум выпрямился во все свои два метра.
— Ну что, убедился, гнилая печень акулы, что наш конунг из конунгов всегда всё знает? Даже наши будущие мысли и желания. Он даже знает, когда Хель, владычица мёртвых, будет кормить грудью своих детей.
Вечно непокорный Карл молча склонил голову.
* * *
За месяц до этих событий к Синеусу на метле прилетела молоденькая симпатичная ведьмочка и томным голосом сказала:
— Тебе письмо на каком-то непонятном язычке, похоже, на древнегерманском, — она улыбнулась, для кокетства поморгала длинными ресничками, явно наколдованными, улыбнулась, как богиня древней Эллады и улетела.
— Друже, после того, как отправишь нашу дружину на Кипр, завоюй-ка Бирку. Пускай сей город станет нашей самой северной столицей. Там и воевать-то особенно некого, а если кто-нибудь и попробует вякнуть, наш весьма благородный Тор поможет. Ну, а потом, перед Италией, пущай ребята потренируются на Лондоне, эдак с месячишко.
Синеус недовольно засопел, на тинге его уже избрали конунгом, все ярлы и даже все, ну почти все, конунги Швеции признали, что он — конунг всей Швеции. Но тут его тряхануло, он вспомнил предсказание Торлейфа, ярлового скальда.
Тяжёлой походкой молодой, новоиспеченный конунг пошёл на полигон, советоваться с Батей.
Адмирал говорил неторопливо, так, чтобы каждое его слово навсегда осталось в памяти курсантов:
— Взгляд должен быть объёмным и широким. У него двойная функция — восприятия и осмотра. Воспринимай сильно, смотри не напрягаясь. Что в воинском искусстве, что в разведке, даже в политике вы должны видеть дальние вещи как бы вблизи и близкие, словно издалека. Важно почувствовать врага, а иногда — союзника, но не отвлекаться на незначительные изменения или движения. Взгляд един. Изучайте это, используйте этот взгляд всегда и не меняйте его, что бы ни случилось.
Батя, как его научил Олег, мысленно шепнул:
— Ясномудр, теперь твоя очередь, закрепи сказанное мною и продолжи мои мысли.
Как бы нехотя он заметил, вернее сделал вид, что только что заметил Синеуса, изобразил на лице широкую улыбку солдата Швейка, захотелось прикинуться псевдоидиотом.
— Я тебя вижу и радуюсь! Пойдём, немного выпьем, ты мне расскажешь о тинге, о врагах, о друзьях.
Неискушенный в политике двадцатого века Синеус мгновенно купился и почему-то заговорил словами багдадских купцов.
— О конунг моей души, о создатель Гвардии…
Батя тряхнул бровями, ярл, нет, уже конунг, очнулся:
— Олег приказал мне разведать Бирку, а потом её захватить.
Леонид, а все втихаря называли его — Лев, улыбнулся:
— Разведку мы пошлём сегодня, семеро твоих, не шумных и не приметных, и двое моих.
Немного задумался.
— Я уверен, что у нас с тобой очень мало времени, готовь четыре-пять тысяч для захвата этой Бирки-Берке. А разведку проведём под моим руководством. И надо и хочется вспомнить молодость… Так что, завтра с утра выходим, — адмирал улыбнулся молодой, светящейся улыбкой.
Неспешно сумерки поглотили Синеусград. Незаметный, маленький шют был готов. Семь молодых, но опытных викингов, двое советских разведчиков, проверенная парусновесельная команда, а во главе — новоиспеченный адмирал Эйнар. Кормчий шюта перед погрузкой спросил у Бати:
— Шют новый, как мы его назовём?
— «Белый медведь»! — адмирал вспомнил, что так называли его ребят в далеком 1942 году.
Эйнар восхитился:
— Даже норны не смогли бы придумать лучшего имени!
Они подошли к Бирке против ветра, такого сильного, что срывало одежду, и под проливным дождём. Он барабанил по канатам, и намокший парус стал слишком тяжел.
Было очень сыро. «Белый медведь» шёл под парусом, разрезая, как нож, чёрную воду, разбрасывая льдисто-белые брызги, прыгая по вздувшемуся морю так, что чувствовалось, как он гнется. Как опухший от мышц и от своей белой шкуры зверь, именем которого был назван, вечно бегущий по льдинам океана. Здесь Эйнар потерял Гуду. Гуду перед смертью заорал, что видна большая крепостная скала Бирки Борг. Эйнар понял, что парус и рею придется убрать и сложить. Если этого не сделать, шют проскочит мимо и войдёт в путаницу островов, где лёд всё ещё цеплялся за берега и отрывался, превращаясь в грязные бело-синие льдины, которые разнесут «Белого медведя», набирающего скорость, в щепки.
