— И тем не менее дела у них разлаживаются.
— Поначалу все вроде бы идет гладко. Но к концу первого года их энергетический уровень начинает падать. Чтобы успевать все, не хватает даже двенадцатичасового рабочего дня и шестидневной недели. Мы сталкивались с этим в клинике десятки раз. Люди жалуются на замкнутую циркуляцию воздуха и патогенные микробы в фильтрующих вентиляторах. Конечно, никакой замкнутой циркуляции в «Эдем-Олимпии» нет.
— А фильтры? Они что-то отсеивают?
— Птичий помет и содержимое туалетов из воздушных судов, использующих аэропорт Ниццы. Потом людей начинает беспокоить безопасность их офисных зданий. Это всегда свидетельствует о стрессе. У них развивается фобия, возникает образ невидимого врага, проникшего в крепость, — их другое «я», молчаливый брат, который рождается из подсознательного. Система начинает давать сбои. Заседания комитетов переносятся на воскресенья, отпуска отменяются, работа — все двадцать четыре часа. Наконец они приходят в клинику. Бессонница, грибковые инфекции, респираторные заболевания, необъяснимые мигрени и приступы крапивницы…
— Старомодное переутомление?
— Мы так и думали поначалу. Президенты многонациональных компаний и их директора. Эти люди никогда не устают. — Пенроуз чуть ли не был разочарован, его глаза обшаривали белые стены в поисках какого-нибудь изъяна. — Но их творческие способности ухудшились, и они это чувствовали. Мы предложили им заниматься лыжами или яхтенным спортом, заказывать номер в «Мартинесе» и проводить уик-энд с ящиком шампанского и хорошенькой женщиной.
— Идеальный рецепт, — прокомментировал я. — Он помог?
— Нет. На это не было вообще никакой реакции. Но проверки здоровья выявили странный факт. Мы отметили очень низкий уровень венерических заболеваний. Удивительно — ведь речь идет о привлекательных мужчинах и женщинах в расцвете сил, постоянно разъезжающих по всему миру.
— Они не особо интересовались сексом?
— Хуже. Они им вообще не занимались. Мы основали фиктивный клуб одиноких сердец, намекая тем самым на то, что здесь есть неограниченное число скучающих секретарш, жаждущих закрутить интрижку. Никто на это не пошел. Телевизионный канал для взрослых, многие часы откровенной порнографии — никакого проку. Люди смотрели, но как-то ностальгически, словно это были документальные фильмы о средневековых танцах или об устройстве соломенных крыш, этакий промысел, популярный у предыдущих поколений. Мы были на грани отчаяния. Мы устраивали вечеринки, приглашая готовых на все красоток, но наши орлы только поглядывали на часы и следили, чтобы никуда не делись портфели с бумагами, оставленные в гардеробе.
— Они забыли, что живут в раю?
— В этом эдеме не было змия-искусителя. Когда нам не удалось сделать половой акт одной из насущных потребностей здешних обитателей, у нас опустились руки. А тем временем уровень иммунной защиты директората продолжал падать. Оказавшись перед лицом всех этих бессонниц и депрессий, я наконец обратился к старомодной глубинной психологии.
— Кожаная кушетка и приспущенные жалюзи?
— Скорее, кресло и солнечный свет — психиатрия не стоит на месте. — Пенроуз поглядывал на меня, понимая, что я жду, когда он запутается в своих построениях. Несмотря на шутливый тон, манеры его были невыносимо агрессивны. Он согнул ноги в коленях, демонстрируя мощные бедренные мышцы, и мне пришло в голову, что психиатрия, возможно, — последнее прибежище негодяя.
— Конечно, — извиняющимся тоном сказал я, — я отстал от времени. Джейн водила меня в дом Фрейда в Хэмпстеде… темно и очень странно. Все эти статуэтки и древние идолы…
— Преддверие гробницы фараона. Великий человек готовился к смерти и окружал себя свитой почтительных божков. — Даруя мне прощение поднятием руки, Пенроуз продолжал: — Классический психоанализ начинается со сна, и моя первая научная победа была связана именно с этим. Я понял, что у этих высокодисциплинированных людей очень странные сны. Фантазии, наполненные подавляемой жаждой насилия, отвратительные рассказы о ненависти и мести — как голодные сны бывших заключенных концентрационного лагеря. За решетками корпоративной клетки царило отчаяние, голод мужчин и женщин, отчужденных от своих истинных «я».
— Они хотели, чтобы в их жизни было больше насилия?
— Больше насилия и жестокости, больше драматизма и переживаний. — Пенроуз сжал свои огромные кулаки и выбил дробь по столешнице, отчего из кофейной чашки расплескался кофе. — Но как их удовлетворить? Мы сегодня избегаем психопатии, этой темной стороны солнца и тех теней, что обжигают землю. Садизм, жестокость и мечта о боли остались нашим предкам-приматам. Когда они проявляются у повредившегося рассудком взрослого, любящего душить котов, мы запираем его куда подальше. Но утомленные директора с их крапивницами и депрессиями были вполне цивилизованными людьми. Высадите их на необитаемый остров после авиакатастрофы, и они погибнут первыми. Все порочные элементы в их жизни должны были прийти извне — как укол витаминов или антибиотик.
— Или маленькая доза безумия?
— Скажем, тщательно отмеренная доля психопатии. Но ничего слишком уж криминального или безумного. Скорее, курс выживания или матч силового регби.
— Коленки ободраны, под глазами синяки…
— Но никаких переломов, — Пенроуз одобрительно кивнул. — Я хочу, чтобы вы были со мной, Пол. У вас явная склонность к подобным вещам. Но мне еще нужно было проверить эту теорию и раскрутить этот странной формы шар. Мне не сиделось у себя за столом в клинике, я так рвался объяснить какому-нибудь пребывающему в депрессии генеральному директору, что он может излечиться от бессонницы, побив пару «мерседесов» на парковке у Дворца фестивалей. И тут один из руководителей «Хёхста» навел меня на мысль, как это сделать. Он в течение нескольких месяцев был не в себе и страдал приступами дерматита; он даже подумывал вернуться в штаб-квартиру в Дюссельдорфе.
— И что же его спасло? Я, пожалуй, догадываюсь.
— Отлично. Он увидел, как какой-то юнец-араб грабит туристку в Каннах, и пришел ей на выручку. Пока она вызывала полицию, он хорошенько отдубасил парня — так его пинал, что сломал себе две кости правой ноги. Он пришел через неделю, чтобы снять гипс, и тогда я спросил его о дерматите. Болезни как не бывало. Он снова чувствовал себя бодрым и уверенным. Никаких следов депрессии.
— И он знал, почему это случилось?
— Стопроцентно. Когда у него начинался очередной приступ хандры, он брал одного из охранников и отправлялся в Ла-Боку, а там провоцировал инцидент с первым встречным эмигрантом. Это помогало. Он пригласил пару близких коллег, и они тоже воспряли духом. Я спросил, можно ли мне наблюдать за ними со стороны глазами профессионала. Скоро у нас образовалась активная лечебная группа из дюжины ведущих администраторов. На выходные они затевали ссоры в барах, где собирались магрибцы, колотили все арабские машины, у которых был непрезентабельный вид, задавали трепку русским сутенерам. У всех было отмечено ощутимое улучшение. Да, забинтованные пальцы и царапины на ногах в понедельник утром, но зато ясные, работоспособные головы.
