— Ты тоже, подруга, постарайся навестить меня на масленицу!
Я понял, о чем она говорит. К этому времени у нас должен родиться ребенок.
— Конечно.
Я встал и на негнущихся ногах вышел из кельи.
— Ночь-то какая звездучая, — сказала проводница, — месяц всходит, нам нужно торопиться.
Я ничего не ответил, и мы быстро пошли в сторону странноприимного дома. Монастырские обитатели спали, и мы не встретили ни одного человека. Моя проводница, как и раньше, не оглядываясь, шла впереди. Она заговорила только тогда, когда мы подошли к моим дверям:
— Барышня, матушка настоятельница просила вас завтра же уехать.
— Хорошо, — ответил я. — Но мне нужно с ней встретиться, я бы хотела еще ее полечить.
— Она просила передать, что теперь ей и так легче, а вы приезжайте позже. Сейчас же никак нельзя.
— Ладно, я уеду завтра утром.
Монахиня удовлетворенно кивнула, а я, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Юлию, вошел в нашу тесную келью. Месяц уже взошел и светил в окно, так что видно было и без свечи — Юлина постель оказалась пуста.
Я подумал, что моя красавица женихается со своим Митей, и, сняв платье, упал на кровать. События этой ночи стояли перед глазами, и мне было о чем подумать. Только сделать это я не успел, закрыл глаза и мгновенно заснул.
Когда я проснулся, кровать соседки по-прежнему была не тронута. Мне нужно был выполнять обещание уехать утром, и после скорого туалета я отправился разыскивать Митю, попросить запрячь карету. Однако и его нигде не было видно.
— Сестра, ты не знаешь где моя соседка, — спросил я послушницу, прислуживающую в странноприимном доме.
— Она уехала еще вчера, — ответила та.
— Как так уехала? — поразился я.
— В карете, — ответила девушка.
Мне это сообщение не понравилось, и я чуть ли не бегом бросился в нашу келью. Действительно, Юлиных вещей там не оказалось, как и моего ридикюля, со всеми нашими документами и остатком разбойничьих денег. Меня от неприятной неожиданности пробила испарина. Эта мерзавка стащила не только деньги, но и мои документы, и это было самое неприятное.
«Действительно, я еще не раз вспомню о ней», — подумал я и спешно пошел к кастелянше выяснить судьбу сундука, оставленного на хранение Иваном. Там были оружие, одежда и все мое состояние.
— Да, барышня, что была с вами давеча, уехала, — подтвердила пожилая монахиня, заведующая здешней «камерой хранения».
— А где сундук, который оставил мой кучер, который вчера увез офицеров? — спросил я, пытаясь не показать, как меня это волнует.
— Барышня и его хотела забрать, только я не отдала. А нужно было?
— Нет, спасибо вам, вы все правильно сделали.
У меня отлегло от сердца.
Потеря документов, конечно, была очень неприятна, но оказаться совсем нищим и раздетым в чужом городе…
— А нельзя ли здесь нанять экипаж? Я хочу переехать в город на постоялый двор, — спросил я кастеляншу.
— Нет, — ответила она, — в монастыре вы экипажа не найдете, а вот в Шуе есть два извозчика.
Я поблагодарил и собрался пойти искать этих «двух извозчиков», но не успел — на день раньше срока явились оба наших с Юлией кавалера.
Мы сердечно поздоровались, и тут же Аркадий задал вопрос о нашей общей чаровнице, как она, здорова ли?
Я посмотрел на его покрасневшее, смущенное лицо, и мне стало жаль парня. Огорошить его горькой правдой было бы слишком жестоко.
— Юлии пришлось внезапно уехать, — соврал я. — За ней прискакал нарочный, у нее тяжело заболела матушка, и она тотчас отправилась в путь.
— Как? А как же я? — вскричал осиротевший влюбленный.
— Вам она велела особо кланяться и обещала написать, как только у нее все устроится.
— Куда написать! Мы же через два дня возвращаемся в армию!
— Вот туда и напишет.
— Да ведь я и сам не знаю, где буду воевать!
— Не беспокойтесь, прапорщик. Любовь ее просветит, — пообещал я.
Однако Семидольный был безутешен. Он, скрывая навернувшиеся на глаза слезы, отошел к окну и сосредоточенно что-то рассматривал на монастырском дворе.
— Александр, вы приехали в карете? — спросил я поручика.
— Нет, верхом, а что?
— Мне нужно переехать в город, а здесь на всю Шую всего два извозчика.
— Почему вы уезжаете из монастыря, вас как-то обидела тетушка?
— Нет, мы с ней хорошо сошлись. У меня другие обстоятельства.
— Вы знаете, ваш слуга сегодня ночью исчез, — вдруг сказал Полибин. — Как вы теперь будете одна?
— Исчез, говорите? Это очень огорчительно. Просто мне сегодня не везет, сначала Юлия уехала, теперь Иван. Ничего, как-нибудь обойдусь.
— Я знаю, что вам отваги не занимать, но все-таки вы женщина и теперь остались одна…
— Это мысль! Вы мне хорошо подсказали!
— Что я вам такого подсказал? — удивился Полибин.
— Ну, что женщине одной путешествовать не пристало. Придется переодеться в мужское платье.
— Как это так?
— Как на театре. Вы в Петербурге бывали на театре?
— Бывал.
— Так там во многих пиесах актеры и актрисы все время переодеваются, и никто этого не замечает!
— Так то на театре, а в жизни иначе!
— Это как сказать. Вы знаете, что мы рождены, чтоб сказку сделать былью?
— Нет, не знаю, а это как?
— Идите, наймите мне экипаж и сами увидите.
Заинтригованный поручик забрал своего раскисшего товарища, и они ушли, а я попросил кастеляншу распорядиться доставить сундук в мою келью. Когда его принесли, переоделся в мужскую одежду и закутался в женский широкий плащ.
Артиллеристы долго не возвращались, как будто провалились сквозь землю. Я нетерпеливо ждал, вышагивая по тесной комнате. Несколько раз ко мне заглядывала доверенная монахиня, проверить, не убрался ли я восвояси. Наконец Полибин постучал в келью и сказал, что экипаж прибыл. Я вышел, закутанный с головы до ног.
— Пусть погрузят сундук, — распорядился я и прочно уселся в карету с откидным верхом.
Извозчик, суровый мужик с бородой веником, под присмотром двух офицеров притащил мои вещи и уложил в пролетку.
— Малый, подними верх, — попросил я его.
— Зачем, вёдро же? — удивился он.
— Делай, что тебе велят, — вмешался поручик.
Извозчик пожал плечами и поднял кожаный тент.
После этого коляска под конным эскортом двинулась к монастырским воротам. Как только мы отъехали, я снял плащ и остался в мужском платье. Сопровождающие ничего не заметили.
