– Да? О, разумеется, – и Циллер весь подобрался, как перед прыжком.
– Я счастлив, что мне на долю выпала честь увидеть вас, господин Циллер, – тихо поприветствовал его старик, пожимая руку. На близком расстоянии он не выглядел таким уж стариком, хотя голос его и звучал очень слабо. Кожа его, наоборот, была гораздо менее морщиниста, чем у многих, седые волосы густы и блестящи. И даже слабое пожатие умирающего оказалось весьма ощутимым.
– Благодарю вас, хотя и несколько удивлен, учитывая ваши… м-м-м… выступления и высказывания в адрес других композиторов, существующих в галактике…
Седовласый человек на постели засмущался и даже скривился, словно от боли.
– О, господин Циллер, я, конечно, виноват. И понимаю, что вы тоже чувствуете себя неуютно. Я был большим эгоистом. И этого бы не случилось, если бы…
– Ничего. Я… Ладно. – Циллер почувствовал, что краснеет, и оглянулся. Люди, стоявшие и сидевшие вокруг, выглядели сочувствующими и все понимающими. Он ненавидел их. – Просто это немного странно – вот и все.
– Могу теперь сказать я, господин композитор? – Старик выпростал руку и снова положил ее на запястье Циллера. – Наши пути могут казаться вам странными.
– Не больше, чем наши вам.
– Я вполне готов к смерти, господин Циллер, – улыбнулся Аилом Доулинс. – Я прожил четыреста пятнадцать лет, сэр. Я видел чебайлитов во время миграции Темных Небес, наблюдал вспышки солнца на Высоком Нудруне, держал на ладонях своих новорожденных детей, проплывал пещерами Сарта и строил арки Лирутейла. Я видел и сделал настолько много, что даже при всей работе моего нейтрального лазера, который убирает все лишние воспоминания, считающиеся неважными и ненужными, я все же многое оставляю в этом мире. – Он слегка сжал руку Циллера. – Оставляю не в памяти – в реальности. Пришло время меняться, или просто остановиться. Я уже вложил версию себя самого в групповой разум на случай, если кто-нибудь вдруг захочет спросить меня о чем-то в будущем, – пожалуйста, но реально жить я больше не хочу. И видеть ничего не хочу, если не считать городок Оссульеру, мимо которого мы проплываем в данный момент. – Он улыбнулся аватару: – Может быть, я и вернусь сюда когда-нибудь. Но лишь после того, как наступит конец света.
– Вы еще высказывали пожелание возродиться в том случае, если город Нотрум выиграет Кубок Орбиты, – грустно напомнил аватар и вздохнул. – Но я бы на вашем месте также предпочел вариант конца света.
– Вы так считаете? – Глаза Айлома Доулинса вспыхнули. – Тогда я замолкаю. – Он ласково похлопал Циллера по руке: – Только вот жаль, что я не услышу вашей последней симфонии, маэстро. Это большой соблазн задержаться, но… Что ж, нас всегда что-то удерживает, если не хватает решимости, так?
– Осмелюсь согласиться.
– Я надеюсь, вы не оскорблены, сэр? Я, правда, очень надеюсь на это.
– А если бы и был, то что это меняет, господин Доулинс? – ответил Циллер.
– Меняет, сэр. Если я буду знать, что вы очень страдаете, то погожу, хотя и вынужден буду испытывать терпение этих милейших людей. – Он обвел рукой собравшихся, но в ответ сразу же послышался дружелюбно протестующий гул. – Видите, господин Циллер? Своей смертью я создал воистину гармоничный мир, чего, пожалуй, мне никогда не удавалось при жизни.
– В таком случае я считаю за честь оказаться в этом мире, – Циллер тоже похлопал по руке умирающего.
– Это великолепная работа, да, господин Циллер? Я так надеюсь на это.
– Мне трудно судить, господин Доулинс, но ваше предположение мне очень приятно. – Он вздохнул: – Все покажет будущее – и только.
Человек в постели широко улыбнулся:
– Я надеюсь, все пройдет замечательно, маэстро.
– Я тоже.
Аилом Доулинс на мгновение прикрыл глаза и ослабил пожатие.
– Почел за честь, господин Циллер, – прошептал он, и Циллер осторожно освободив руку, тихо отошел от постели в глубину толпы.
Городок Оссульера неожиданно выплыл после поворота из-за огромной скалы. Он отчасти был вырублен в скалах, а отчасти сложен из камней, привезенных со всего света. Река в этом месте утихала и, прирученная, бежала далее ровно и спокойно, превращаясь в широкий канал, от которого отходили маленькие канальчики где были оборудованы доки. Повсюду виднелись изящные мостики, выполненные из пенометалла и дерева.
Берега каналов представляли собой ровные площадки, посыпанные золотистым песком, на которых в тени растений было множество людей и животных, и павильонов, а также светлых фонтанов и высоких колонн из кружевного металла.
Высокие мощные баржи глубоко осели, переполненные военными моряками, более мелкие суденышки с их зеркальными парусами бросали повсюду на спокойные воды и прибрежные сверкающие пески берегов яркие блики.
Над рекой террасами поднимался город; на галереях и площадях пестрели навесы и зонтичные деревья. В черте города каналы уходили в трубы, специальные ароматные костры дымились сиреневыми и оранжевыми дымками, уходившими в бледно-голубое небо, где завивались в безмолвные спирали, создавая подобия мостов, сверкавших во влажном воздухе всеми цветами радуги. Весь город был усеян дивными цветами, гирляндами листьев, кружевными мхами и лианами.
Разносясь эхом по каньонам, отражаясь от палуб и мостов, играла музыка. Появление каждой новой баржи тут же вызывало всеобщий восторг, и музыка начинала греметь еще громче.
Циллер, стоявший у борта, равнодушно отвернулся от праздничной суеты берегов и посмотрел на постель умирающего. Несколько человек вокруг плакали. Композитор увидел, как аватар положил ладонь на лоб старика, а затем серебряными пальцами прикрыл ему веки. Потом челгрианец снова стал смотреть на город, а когда обернулся вновь, то увидел уже, как длинный серый дрон накрыл собой постель, а люди встали вокруг ровным кругом. Там, где лежало тело, сверкало серебряное поле, которое стало затем быстро угасать и скоро совсем исчезло. На пустом месте расправили одеяло.
«В такие моменты люди всегда глядят на солнце», – вспомнил Циллер слова Кэйба, сказанные им когда-то по такому же поводу. Такой способ перемещения мертвого тела был самым обычным на Мэйсаке, да и во всей остальной Цивилизации. Тело перемещалось в ядро какой-нибудь местной звезды, и именно поэтому люди и смотрят на солнце, хотя и знают, что прежде чем фотоны, сформировавшиеся из перемещенного тела, начнут давать свет, доходящий до места смерти, пройдет никак не меньше миллиона лет.
Миллион лет. Неужели этот искусственный, тщательно сконструированный мир все еще будет существовать тогда? Циллер сомневался. Возможно, не будет даже самой Цивилизации. А Чел останется. Может, поэтому эти люди так и ведут себя, что знают о неизбежности своей судьбы?
До ухода из Оссульеры нужно было провести еще одну церемонию. Должна была возродиться женщина по имени Найзил Чазел, хранившаяся в состоянии разума. Она была законсервирована всего восемьсот лет назад и была участницей Айдайранской войны. Женщина просила возродить ее тогда, когда она сможет увидеть свет второго Нового Близнеца над Мэйсаком. Для нее был специально выращен клон ее первоначального тела, и разум ввести в него нужно было в течение часа с таким расчетом, чтобы последующие пять или шесть дней происходила реакклиматизация, которая должна была закончиться как раз к вспышке второй новой звезды.
