Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
Они поболтали еще немножко – о видах на ягоду в этом году, о том, что скоро грибы пойдут, что в Норкине наконец-то новую больницу достроили, оборудование все заграничное привезли, что Клаве удалось-таки дожать Пургина, чтобы в Лошках лавку продуктовую открыли, – и вдруг Клавдия не выдержала, захлюпала в трубку, завыла тонким голосом, на одной ноте:
– Машенька, беда у меня со Степанычем, не знаю что и делать-то мне! У-у-у!!!
– Что? Что случилось-то, Клава? – Маша перепугалась не на шутку. – Заболел? Запил? Что, Клава, что?
– Ох, Маша, я сама толком не понимаю ничего, – горько выдохнула Клавдия. – Я уже и к врачу его таскала! А как он упирался, как упирался, думала по дороге от меня сбежит, пока до Норкина доедем…
– Да не томи ты, – рассердилась Мария, – говори уже!
– С глазами у него что-то, Маша, совсем ведь почти не видит ничего. А мне не говорил долго, дурак старый, не хотел вроде как волновать. А я и смотрю, он вроде бы как под ноги не смотрит, все время спотыкается. И все время сердится, кричит: где, Клава, кисти мои, что в банке стояли, куда дела? А кисти как стояли, так и стоят, где сам поставил, на видном месте. Ложку под стол уронит, так шарит там руками до умопомрачения, пока на ощупь не возьмет.
– Клава, а что врач-то сказал вам? – теряла Маша терпение, в душу закрался леденящий холодок. Степаныч, он же в первую очередь художник! – И как он писать теперь, может?
– Да ничего я не понимаю! Он до последнего времени ходил еще на эти свои, на этюды. Только все ведь заметили, что не так у него теперь выходит, не так. У нас художники смеются, что Степаныч на старости лет технику сменил, но это они так, от зависти смеются, у него теперь так все выходит, как в дымке, нечетко так. Но все равно хорошо покупали, даже лучше еще, его все хвалили. А вот последнее время он и рисовать забросил, сидит, в одну точку смотрит и молчит все. Я, Маша, боюсь, как бы не запил-то с горя. Как бы не запил!
– А врач что, Клава? Что врач сказал?
– Что сказал! Сказал, что операцию надо делать на глаза, только ее у нас не делают. Такие операции только в очень больших городах делать умеют, в Москве, у вас да еще в Новосибирске и в Иркутске вроде бы. Направление ему давал, чтобы все бесплатно, а он ни в какую. Я уж уговаривала его в Иркутск поехать, хотя бы проконсультироваться у тамошних глазников, а он наотрез, наотрез. Я же, Маша, вижу, что он боится, что вдруг ему там приговор вынесут. Он же не переживет этого, ох! Что же делать мне, я и не знаю.
Маша чуть сама не заплакала от безысходности и обиды. Сколько сделал для нее Степаныч в свое время, сколько ей помогал, а она не удосужилась даже почаще звонить, не смогла выпытать, не вчера ведь это все началось у него. А ведь раньше не было у них друг от друга секретов. И Степаныч тоже хорош! Ведь на поверхности лежит самое разумное решение – позвонить Маше, все рассказать и поехать на операцию в Питер. Если бы начали своевременно, то сейчас, чем черт не шутит, уже все в прошлом бы осталось. А он тихушничает. Нет, всем давно известно, что лечиться мужики большие трусы, но надо же что-то делать!
– Клава! – Маша по-деловому взяла себя в руки. – Ты только не волнуйся. Ты мне по факсу скинь все, что доктор написал, а я завтра с утра попробую разузнать, где это у нас оперируют. И еще, если Степаныч со мной говорить не хочет, то и не надо. Ты ему скажи: я ему билет куплю и пришлю, а если не захочет, то я денег не пожалею, сама прилечу и насильно его заберу. Я с ним шутки шутить не буду. Как маленькие, честное слово!
Маша приняла решение, сразу успокоилась и стала строгой. Главное – это ведь принять решение, а дальше все становится проще, само собой становится…
И очень-очень вдруг самой захотелось, чтобы приехал Степаныч, чтобы был рядом, мял пальцами лицо в задумчивости, тоненько хихикал, пел свои дурацкие песни, когда не хотелось что-то говорить напрямую, – как раньше про Македонского всякую чушь пел, – чтобы самим своим присутствием, спокойствием и рассудительностью внес покой и в ее, Машину, жизнь. По крайней мере пока Вадик не вернется.
И сразу стало легче на душе, как-то уверенней стало. Все-таки Степаныч приедет, человек, который столько раз помогал, поддерживал, подставлял плечо, советовал. А то что же такое, все одна и одна…
Только сегодня утром Маша достала из почтового ящика записку – обыкновенный листок формата А4, сложенный пополам, с отпечатанными на принтере буквами «ЛУЧШЕ ОТДАЙ ПО-ХОРОШЕМУ». И хотя Маша понятия не имела, что и кому она должна отдать, но ноги подкосились, и дышать стало нечем. Собрав мужество в кулак, Мария насела на вездесущего Гаврилу и выяснила, что почтальон приходила «которая с почты», «девка крашеная рекламы в ящики пихать приходила», да к младшему Зайцеву из третьей квартиры «забегали пацаны, у ящиков крутились, может, они чего и забросили». Приятно было думать, что это всего лишь мальчишки, тем более что Маша и сама в детстве развлекалась тем, что бросала в почтовые ящики бумажки с черепом и костями, но шестым чувством Мария чувствовала, что ошибки никакой нет и записка предназначалась именно ей.
Вадим уехал и пропал, правда, звонил каждый день, чтобы узнать, как у нее дела, все ли в порядке. Маша не жаловалась – понятно ведь, что не на гулянку поехал, сдаст все дела и вернется, – старалась держаться веселее, говорить бодрым голосом. Расскажешь ему про записку – он только нервничать станет, а помочь из своего Талого все равно ничем не поможет.
Но так хотелось, чтобы кто-то был рядом, так хотелось… Хотелось, чтобы лежал вечером перед телевизором и смотрел свой ненаглядный футбол, чтобы заваривал неповторимый крепкий чай, чтобы курил на кухне под форточкой, присев на корточки и привалившись спиной к батарее. Про ночи, проведенные вдвоем, Маша старалась даже не вспоминать, была согласна, чтобы просто сидел, ходил, лежал. Одиночество, так ценимое ею прежде, невыносимо тяготило.
А тут еще и вокруг непонятно что творится. И синий «Форд», кстати, исчез, и Мария не могла решить, хорошо это или плохо. Что лучше: чтобы исчез или чтобы уж не исчезал, ездил себе следом и ездил?
Если против первой проблемы – отсутствия Вадика – Маша была бессильна, то со второй решила разобраться всерьез. Как в лучших детективных романах, она села и выписала на листок бумаги всех, кого могла причислить к потенциальным преступникам, «фигурантам», как называл их майор внутренней службы Вадим Сергеевич Кузнецов.
Список давался тяжело, ведь это совсем непросто – зачислить в преступники кого-то из знакомых тебе людей.
МИША. Только у Михал Юрича могли быть ключи от Машиной квартиры, и консьержка его опознала, сказала, что приходил в неурочное время. Вот только, что ему было нужно, Мария выяснить не могла, как ни пыталась, – Михаил упорно уклонялся от встреч, отговаривался занятостью, плохим самочувствием и прочей ерундой.
ИВАН. Зачем вдруг Ваньке потребовались срочно деньги и сколько именно ему нужно? Что происходит с бывшим приятелем, отчего он вдруг стал ершистым и вспыльчивым? А Иван ведь знал, что Мария откладывает деньги на квартиру, сама сказала. Мог он снять тайком слепки с ключей, заказать дубликаты и наведаться в ее отсутствие? Мог. Только вот денег не нашел, у Маши они так спрятаны, что даже домушник со стажем замучается искать.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
