«Историческая миссия папы римского» — сообщалось в заголовке «Коррьере делла сера»,[103]которую я купил тем утром в Фьюмичино.
Пусть все пройдет нормально, мысленно молился я. Убийцы становились чрезвычайно агрессивными. С тех пор как был убит человек на мотороллере, папа получал по почте непрерывный поток угроз, нарисованных красными чернилами. Мне тоже досталось. Угрозы были личные, мерзкие, почти непристойные.
Треди сознавал как опасности, так и преимущества. Однажды утром, после того как он отслужил мессу в своей личной часовне, мы завтракали, и я рассказал ему об обрушившихся лесах и обо всем, что ему нужно было знать, кроме того, что я тоже был ранен, — о том, что Иванович деликатно назвал «небольшим происшествием» среди строительного мусора.
— Я в порядке, но скоро начнется заварушка. Я чувствую. Будь особенно осторожен.
— Пол, тут целый легион преданных мне людей, готовых подставить себя под удар, чтобы защитить меня. Все, что мне остается, это делать то, что я должен делать.
Время поджимало, он понимал это не хуже всех нас. Если у Кабальеро есть хоть какая-то надежда компенсировать нанесенный «Ключам» ущерб, они будут действовать быстро. Существует ли в мире другой город, где легче всего найти наемного убийцу, чем старый добрый Нью-Йорк? Разве что в нескольких приграничных земельных владениях в Колумбии, но в Нью-Йорке выбор больше и доступнее: неразборчивые скинхеды, наркоманы, курды-диссиденты, арабские экстремисты, бывшие офицеры КГБ из России и изобилие всякого сброда, иудеи-фанатики, настроенные против папы корейцы, японцы, латиноамериканцы из десятка разных стран. Только выбирай. Все, что оставалось полицейским-американцам и отряду охраны из Ватикана, — постараться быть везде. А от меня требовалось быть всегда в нужном месте, постараться не делать ошибок; в общем, следить за тем, чтобы «Большое яблоко» не оказалось с гнилью.
Перед ленчем я прошелся в салон к репортерам, где наткнулся на Марию, погруженную в чтение вороха восторженных ватиканских пресс-релизов глубже, чем положено уважающему себя журналисту. Она выглядела намного лучше, чем когда я последний раз виделся с ней у Тилли. Мы поболтали, и Мария даже не пыталась скрыть свою горечь по поводу той парализующей раны, которую Треди нанес ее любимым «Ключам», но я заметил, что помощь Тилли, похоже, пошла ей на пользу. Она приехала в Рим как журналистка и в Нью-Йорк летела как журналистка; это было правильнее всего — не смешивать профессиональный долг и личные убеждения. Эта фраза Марии, мы оба это знали, принадлежала перу Тилли.
— Однажды «Ключи» снова возродятся в Риме, и их идеалы никогда не умрут, — сказала она с большой серьезностью. — А пока я буду печалиться, как если бы упустила сенсацию — или хорошего мужчину, — добавила она. Мы оба рассмеялись над фразой в духе Тилли, заставившей меня задуматься о том, сколько же хороших мужчин у нее было.
— Здравое отношение.
— Да, рана затянется. Я просто молю, чтобы Господь наделил папу достаточным мужеством и прозорливостью в дальнейшем серьезнее относиться к основам нашей веры. Это может быть очень опасно.
Она окинула меня взглядом своих фиалковых глаз.
— Вы знаете, что он скажет в Нью-Йорке?
— Да все что угодно, — с безразличным видом соврал я.
Вообще-то у меня появилась хорошая мысль. Доведенные до абсурда слухи прогнозировали все: от предложения Ватикана контролировать все мировое ядерное вооружение до неожиданного заявления, что церковь обращает свои ценности в капитал и примет участие в торгах на Нью-йоркской фондовой бирже. В конце концов, это одна из крупнейших мировых корпораций, акционеры которой живут почти в любой стране мира. Однако на самом деле Треди, не обращая внимания на угрозы политического убийства, намеревался объявить революцию.
Пусть и журналистка, но Мария была одной из тех католичек, которые считали подобные перемены личным оскорблением. Она не собиралась пересматривать свое враждебное отношение к Треди. Ни за что. И бессмысленно было злить ее заранее, а то, чего доброго, глаза мне выцарапает. Или Треди.
По этой причине дядя Пол сменил тему и для разнообразия заговорил с Марией о вещах, не затрагивавших истинную веру. Она рассказала мне о том, что выросла на семейной винодельне в Центральной долине Чили, что из шести ее братьев и сестер две сестры стали монахинями, брат — священником, другая сестра — матерью четверых детей, и еще один брат — фермером даже более успешным, чем ее отец, католик-традиционалист. Не обошлось и без семейной трагедии: один брат, бывший летчик ВВС и основатель компании по авиаперевозкам, погиб в авиакатастрофе в Андах.
— Ты не священник, Пол, но иногда можешь помочь другим людям выговориться, рассказать о проблемах. Так ты лучше поймешь себя самого, — убеждал меня как-то Иванович.
В тот день общество Марии было мне особенно по душе: оно удерживало меня от блужданий по руинам собственной жизни и от мыслей об убийцах, которых я не поймал. Я завел с ней разговор об огромном напряжении и радости, переживаемых спортсменами на соревнованиях по бегу, о ее учебе в университете, когда она разрывалась между беговой дорожкой и робкими религиозными устремлениями; мы поговорили даже об одном или двух ее приятелях.
— Вы хороший, Пол. Неудивительно, что Тилли питает к вам такую симпатию, — сказала она в какой-то момент.
Дважды во время нашего разговора, который продолжился за ленчем, затем за кофе и после кофе, я почувствовал, что нога Марии задержалась возле моей на несколько жгучих секунд дольше, чем это было необходимо. Я был рад, что Тилли сидела дальше в хвосте самолета, разговаривая о чем-то с другими «ватиканцами».
Я увлеченно излагал обширный, большей частью правдивый и, очевидно, увлекательный отчет о своей жизни в качестве почти священника, когда нас прервало бодрое «buenos dias» Его святейшества, папы римского.
Межконтинентальные лайнеры такие огромные, что пассажирам на рейсах папы в избытке хватает сидений, которых на борту великое множество. Для пятидесяти сопровождавших папу журналистов, расположившихся в экономическом классе, Треди в своем дальнем салоне был все равно что на луне. Огромное пространство самолета с буфером из ватиканской свиты в среднем салоне бизнес-класса являлось для него как благом, так и недостатком, сказал мне однажды папа.
— Здорово, когда есть возможность побыть одному и подвигаться. Но позволь тебе заметить, дружище, некоторые длительные перелеты могут оказаться такими скучными…
Видимо, именно поэтому Треди так нравилась практика первых лет правления Святого поляка прогуливаться среди журналистов во время длительной поездки. Конечно, не для протокола.
Когда над нами выросла фигура папы, Мария вскочила. Следом за ней с отеческой степенностью встал и я. Диего Альтамирано все понял и подмигнул, а Треди, который ждал, пока Мария наклонится и поцелует его перстень, быстрым взглядом дать мне понять, чтобы я зашел к нему в салон.
