мировое сообщество будет знать, что дела с ним иметь опасно.
— Думаешь, они могут нас всех того? — шёпотом спросил атаман. — Ты поэтому при иностранцах про золотишко соловьём разливался? Хотя у нас в городе до сих пор казаки ни черта не знают, все думают, что просто делегация пребывает.
— Да, я специально это дело раструбил.
— То есть, не доверял?
— Нет, братан, не доверял. И больше тебе скажу. Ты, к примеру, формально государев человек.
— Я прежде всего офицер и человек чести.
— Димас, я в твоей честности и том, что ты твёрдый как вольфрамовый гвоздь, не сомневаюсь ни секунды. И что после того, как я огнём гнал степняков, дипломатией решал с ними, не говоря уже про то, что эти самые мобильные пулемёты — вообще моё детище, ты меня уважаешь и считаешь боевым товарищем?
— Мы тебе, когда дым рассеется, медаль за отвагу дадим. Есть конкретные критерии, та вылазка и захват артиллерии им соответствует. Надеюсь, что доживу до вручения медали. И ты доживёшь.
— Так вот. Ты ещё и агент секретной службы.
— Как и ты.
— Да. Поэтому, если ты получишь приказ меня арестовать…
— И предать дела каганата? Дело всех этих моих парней?
— Здорово, что ты их перестал стадом каторжников называть.
— Мы с ними уже два пуда соли вместе съели. Да и они теперь далеко не те придурки, что вшей гоняли под местными берёзками и соснами некоторое время назад. Люди меняются под влиянием обстоятельств.
— Так вот, Дмитрий, мы отвлеклись. Если получишь приказ, то ты парней не предашь, ты обернёшь их против меня, не более того. Я тебя прошу такой приказ… Выполнить.
— Хе…
Чуй достал ещё одну сигарету.
— Не ожидал от тебя такой жертвенности. Ты серьёзно?
— Да, я всё посчитал, вероятности, модели событий, за последние пару дней время было. Легче пожертвовать мной и золотом, чем казаками и всеми жителями города… И в итоге лишиться золота и опять-таки всех жителей города.
— Принял. Это ты меня так сейчас хочешь избавить от моральных страданий?
— Проговариваю варианты.
— То есть получается, что сейчас мы с тобой, и все жители города, включая волков, которых мои ребята из второго взвода прикормили и понемногу одомашнивают, все зависим только от честности людей, в которую ты сам не больно веришь? И то, что ты человек умный и дальновидный, доказывает тот странный факт, что этот город вообще существует, как и мы в нём?
— Ну да, в честность не верю. Верю, что они тоже всё просчитали и решили, что им будет выгоднее нас не кидать, не обманывать, а просто провести сделку и похлопать по плечу. Тем более что ярд… То есть миллиард, в масштабах империи — это не так уж и существенно.
— У королей и императоров есть мораль.
— Знаешь, не так давно британский король дал приказ убить полмиллиона ирландцев, а ещё миллион вывезти в Новый свет как белых рабов, а ирландок скрещивать с неграми, чтобы вывести идеальную рабочую расу. И ничего, все считают британских королей джентльменами.
— Так-то британский… Ладно, эти слова мне неприятно слышать. Несущественно… Миллиард — несущественно, наши жизни и мы — несущественны. Ладно. Закончили этот разговор. Ты парадный костюм наденешь? А то выглядишь, как будто уголь грузил.
— Да, точно, переоденусь, скатаюсь к Чёрному зданию.
— Куда?
— Ну, та здоровенная бандура, которая на северо-востоке стоит.
— Ну давай.
…
Ожидание, когда вот-вот должно начаться что-то большое, значительное и важное, томительно. Семья Иванычей, например, кроме Фёдора, чтобы отвлечься, занималась своими рутинными делами. Мне позвонила Гадюкина и снова пыталась что-то выведать про мои отношения с императорской канцелярией.
— Я понимаю твой интерес, но они сами запретили мне даже маме родной что-то рассказывать. Не обессудь.
— А тебе не интересно, что по полякам?
— Интересно. Не на первом месте, но да, любопытно.
— Есть у меня такая возможность через одного генерала, что в Кракове служит… Но это если мы договоримся про особняк в качестве оплаты.
— А если я скажу «да», а потом обману? У нас же нет письменной сделки.
— Аркадий, не морочь голову, ты не такой чтобы по мелочи людей кидать. Ты если обманываешь, то по-крупному.
— Это в какой момент особняк в Кустовом стал мелочью? Ладно, мне надо подумать.
— Не тяни, ты уже всё для себя решил. Хоп-хоп, я запущу процесс и через неделю можешь ходить по Кустовому и ничего не бояться.
— Я и так ничего не боюсь.
— Сможешь бронежилет снять. Не удивляйся, я всё про тебя знаю.
— Не удивляюсь. Рад, что для кого-то я — открытая книга.
— Не могу понять, ты вроде съязвил, а вроде и искренний.
— Я… Я устал и мои дела ещё не закончены.
— Так что с особняком?
— Завтра. И даже если я соглашусь… Я подчёркиваю, «если». Мне надо его ещё с нанятыми магами перерыть сверху до низу, чтобы отыскать тайники и забрать всё себе.
— Не переживай, я сама найду за это время и честно верну тебе твои и твоего Вьюрковского тайны.
— Не дави на меня. Всё, давай до завтра. Мне спать пора, я приболел, врач дал мне снотворное.
— Опять Вы врёте, Аркадий Ефимович!
…
Элементаль воздуха остановил ветры над долиной и к моменту, когда в наше воздушное пространство вошёл пока ещё одинокий штурмовик, мы с Фёдором сидели в диспетчерской, то есть башенной надстройке высокого здания будущего аэропорта и созерцали небеса.
Все в городе, пожалуй, кроме Николая, стояли на ушах, генерал французского происхождения облачился в парадную форму с генеральскими погонами, атаман крутился по городу, как бешеная пчела по лесу.
— Неизвестный самолёт, это «земля» Порт-Николай, Вы в воздушном пространстве каганата Южный Алы Тау, назовитесь.
— Это борт «один-каппа-три», Вас должны были предупредить.
— Предупредили, «один-каппа-три». Вы должны назвать кодовое слово.
— Дрофа.
— Принял, «один-каппа-три». Всё штатно, полоса готова, Вы ожидаете остальных?
— Да. Но мы видим ещё один борт в небе, чужой. Вам что-то известно про него, «земля»?
— Уже прилетели? Это, скорее всего, французы.
— Какие, к лешему, французы, «земля»? Что у Вас там происходит⁈
— Обычные такие французы. Это гражданский борт, везёт груз коньяка и инструментов для города. Мы их посадим, пока Вы ждёте своих.
—
