— Состояние лорда Пауэрскорта все эти дни стабильно, хотя, пожалуй, сегодня можно отметить очень незначительное изменение. После ланча я снова заеду взглянуть на него.
— Надежда еще есть? — еле слышно спросила леди Люси.
— Я вам уже говорил, надежда есть всегда. — Доктор ободряюще похлопал ее по руке. — Вы не должны сдаваться. И домашним своим хандрить не позволяйте. Я очень хорошо представляю, как всем вам сейчас трудно, но, пожалуйста, держитесь. Надейтесь, леди Люси. Надейтесь на мужа, надейтесь на детей. Надейтесь на себя, прошу вас.
Оливия и Томас подготовили для папы сюрприз. Они сказали матери за завтраком, что будут читать ему вдвоем. Ну, не совсем вдвоем, поскольку Оливия еще не умела так хорошо читать, как Томас. Но они будут «представлять» книгу, которую так часто читал им папа, — замечательный «Остров сокровищ». Томас возьмет на себя чтение текста, а Оливия — все остальное. Она уже припасла бумагу, ножницы и карандаши, чтобы приготовить черные метки, которые будет раздавать обреченным Слепой Пью. Кроме того, она будет подхватывать припев пиратской песни: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Йо-хо-хо, и бутылка рому]» или: «Пей, и дьявол тебя доведет до конца. Йо-хо-хо, и бутылка рому!» И дети весело побежали в отцовскую спальню. Похоже, они собирались устроить такой шум, который поднял бы на ноги не только Пауэрскорта, но и всех покойников с ближайших кладбищ.
Однако сиделка Виннифред несколько охладила их пыл. Вообще-то она была добрейшим существом и обожала детей. Но у нее был такой строгий вид в накрахмаленной белоснежной униформе, что шестилетняя Оливия ее побаивалась.
И уже совсем под конец дня приехал очень важный гость — безупречно одетый и причесанный джентльмен лет сорока. Поклонившись, он вручил леди Люси роскошный букет.
— Это из Хатфилдской оранжереи лорда Солсбери, леди Пауэрскорт. Премьер-министр настаивал, чтобы я лично доставил вам цветы.
И доставил их не кто иной, как сам Шонберг Макдоннел, личный секретарь премьер-министра Солсбери, чье пребывание на Даунинг-стрит, как шептала молва, близилось к завершению. Пауэрскорт дважды выполнял задания лорда Солсбери: первый раз — раскрыв заговор, грозивший крахом лондонскому Сити, второй — когда возглавил армейскую разведку на войне с бурами в Южной Африке. И теперь представитель верховной власти выражал детективу уважение и признательность в час постигшей его беды.
Макдоннел, слегка сдвинув брови, выслушал рассказ леди Люси о состоянии мужа.
— Сожалею, что не могу остаться дольше, леди Пауэрскорт, я должен вернуться к премьер-министру. В прошлом мне неоднократно доводилось передавать сообщения от лорда Солсбери вашему супругу, и сегодня у меня есть для него еще одно. Премьер-министр несколько утомлен делами и, строго между нами, подумывает об отдыхе — временном, разумеется. Но его устное послание прозвучало абсолютно четко: «Будь я проклят, — сказал он, — если мне придется хоронить Пауэрскорта!» Он ждет… нет, он приказывает вашему мужу навестить его в самом скором времени. Правительство, как заявил премьер-министр, требует, чтобы лорд Пауэрскорта вернулся в строй.
Джонни Фицджеральд дежурил у постели друга поздней ночью. Дети спали. Джонни надеялся, что и Люси уснула. Расхаживая по комнате, он вспоминал долгие годы дружбы с Пауэрскортом.
Где только они не побывали, уехав из Ирландии, каких только приключений не пережили вместе! Джонни думал о страшном напряжении, в котором теперь постоянно находилась леди Люси. Сейчас, как никогда прежде, все сосредоточилось в ее руках — и семья, и хозяйство, да и жизнь Фрэнсиса тоже. Ей пришлось приспособить к новой ситуации весь домашний уклад. Непрерывное общение с сиделками и часто приезжавшим доктором Тони. Забота о старших детях, которые, следуя ее наставлениям, днем-то бодрились, но вот ночью… В темноте детской надежда их покидала, и оба, Оливия и Томас, бежали поплакать к матери в кровать. Прошлой ночью Джонни слышал наверху их долгие, горькие рыдания. И постоянно — утешая детей, присматривая за хозяйством, встречая посетителей и бесконечно устраивая чай — леди Люси должна была бороться с собственными тяжелыми мыслями. Придет ли в себя Фрэнсис? Как жить без него? Как справятся с этим горем дети? И как близнецы, такие маленькие и слабые, будут расти без отца?
В половине двенадцатого Джонни присел у постели и начал рассказывать другу истории об их знакомых и сослуживцах по Индии. О чудаках, безумцах, трусах, храбрецах. О тех, кто презирал туземцев, о тех, кто их любил, и о тех немногих, кто перенял их образ жизни. Большинство историй были забавными, а некоторые — очень смешными. Но смех, который так надеялся услышать от друга Джонни, так и не прозвучал. Куранты соседней церкви отзвонили полночь. Лорд Фрэнсис Пауэрскорт по-прежнему оставался в коме, плавая в сумрачных водах между жизнью и смертью.
17
Эдвард и Сара пришли на Манчестер-сквер на пятый день после прогремевшего в музее рокового выстрела. Они принесли свежие вести из Куинза. Самоубийство Бартона Сомервилла не слишком опечалило его коллег. Бенчеры по призыву Максвелла Керка всем составом сложили свои полномочия, признав полный провал руководства, которое осуществлял бывший казначей.
А на Манчестер-сквер представление «Острова сокровищ» с каждым разом обретало все большую выразительность. Наловчившись в изготовлении черных меток, Оливия снабдила ими всех в доме: Эдварду досталось даже две, а бедняга дворецкий Райс был уже четырежды отмечен зловещим знаком. Эдвард внес новые краски в домашний спектакль. Пока Сара читала вслух, он научил детей при помощи чулка, резинки и тесемки подвязывать одну ногу к бедру. А две обнаруженные в кладовке и подпиленные по росту истертые швабры превратились в отличные костыли. Теперь Оливия и Томас могли изображать Долговязого Джона Сильвера, стучащего костылем по палубе «Испаньолы», которая на всех парусах летит к сказочному острову сокровищ. За неимением попугая хрипло выкрикивать «Пиастры! Пиастры!» поручили знатоку пернатых Джонни Фицджеральду. Однако исполнители роли злодея Сильвера неожиданно столкнулись с серьезной проблемой — оказалось, прыгать на одной ноге не так просто даже с костылем. И в результате, то страшный пират Оливия, то страшный пират Томас падали на пол и, беспомощные, валялись, хохоча, пока добрые люди не помогали им встать. А если вокруг никого не было, Томас заявлял, что останется на полу навсегда. Эдвард заверил детей, что в какой-то главе книги говорится, что сам одноногий Сильвер целый год учился передвигаться на костылях. На четверть часа разыгравшиеся дети забыли про болезнь отца, но вот в очередной раз появился доктор в сопровождении леди Люси, и дети отправились к себе. Эдвард и Сара тоже попрощались.
— Куда мы пойдем, Эдвард? — спросила Сара, когда они вышли на Манчестер-сквер. — Может, в Собрание Уоллес? Посмотрим, где стреляли в лорда Пауэрскорта.
— Давайте зайдем ненадолго, — сказал Эдвард, переводя ее через площадь, — но не осматривать место перестрелки. Мне хочется показать вам кое-что на втором этаже.
Поднявшись по главной лестнице, они прошли в небольшой зал. Там над окном висел холст среднего размера: на фоне сельского пейзажа под пасмурным небом вели, взявшись за руки, плавный хоровод четыре времени года — «Осень», которую олицетворял бог вина Вакх в венке из багряных листьев, «Зима» с платком на голове, «Весна» с вплетенными в волосы колосьями и «Лето». Слева от центральной группы стояла статуя с лицами юного и зрелого Вакха, справа — что-то вроде надгробия. В нижних углах картины были изображены два амура, один из них забавляется с песочными часами. Музыкальное сопровождение обеспечивал играющий на лире Сатурн, бог времени, а наверху, в облаках правил бегущей по небу колесницей бог солнца Аполлон.
