что твой Дар уникален.
– Поэтому так стремились меня присвоить? Интересно, вы знали, что во мне течет грязная кровь, как и в моем отце? – прозвенел голос Рамоны.
Она вышла из-за моего плеча и вперилась в жрицу упрямым взглядом.
– Не слушай ее, – велел я.
Алые блики падали на лицо женщины, придавая коже зловещий оттенок.
– Я догадывалась.
– Если так, то почему не спешили развенчать миф о том, что полукровки рождаются пустыми? Ведь и мы с отцом, и Орм, и дочка Ольда – прямое опровержение!
В голосе Рамоны звучал гнев. Я чувствовал, как она закипает. Поквитаться бы со жрицей прямо сейчас, но что-то сдерживало.
– Тогда бы воцарился хаос. Народы начали мешать кровь, и через несколько столетий искатели бы растворились в детях равнин, нас бы просто не осталось. Лестрийцы пришли бы в наши горы, захватили наши сокровища, запретили нашу веру. И все, чем мы дорожили тысячи лет, пошло прахом. Уже идет.
– Еще не поздно все исправить!
Мона упрямо сжала кулачки, но жрица и бровью не повела. Лишь произнесла негромко:
– Ты знала, что вызвать цветение могла только мать?
* * *
Рамона
Мы с Ренном переглянулись, оглушенные внезапной догадкой. А Верховная лишь усмехнулась и покачала головой.
– Что, неужели не знала? Ты носишь дитя, Рамона.
Сердце подскочило и замерло в горле. Я стояла, не в силах вымолвить ни слова, язык прилип к нёбу, а руки намертво вцепились в подол платья. И взгляд матушки Этеры, и интонация говорили о том, что она не лжет.
Но ведь мы… Неужели у нас получилось вот так, сразу?
Ренн выглядел пораженным не меньше. Смотрел на меня, широко распахнув глаза, а потом взгляд его медленно спустился на мой живот.
Нервная дрожь прошила от макушки до кончиков пальцев, и я едва не рассмеялась, но теплая ладонь легла на плечо, даря успокоение. А во взгляде просьба довериться и не паниковать.
– Я прочла об этом в старых трактатах, но прежде жрицы не становились матерями, поэтому древо цвело лишь один раз.
– Когда появились первые искатели, – выдохнула я, цепляясь за руку Ренна, как за последнюю соломинку.
Его присутствие согревало и не давало утратить сил. Новость выбила из колеи, но в то же время вознесла куда-то ввысь, и в голове теперь лопались мыльные пузыри, мешая связно мыслить.
– Но это другое цветение. Твой Дар запутал лестрийцев и защитил Антрим. Твое призвание – защищать.
– Люди равнин вернутся снова. Они будут мстить, а я не дам Рамоне рисковать собой каждый раз, – мрачно произнес Ренн.
– И не надо, – качнула головой матушка Этера, а потом ее взгляд зажегся. – Не надо каждый раз. Рамона может стать частью каменного древа, слиться с ним, как Матерь Гор, чтобы вечно охранять наш дом от чужаков.
И снова сердце сначала подскочило, а потом упало вниз, по венам потек холод. Это что же… Взгляд упал на пульсирующий, почти живой ствол древа. Я могу стать с ним единым целым? Моя магия это позволит?
В этот миг я почувствовала волну ярости, исходящую от Реннейра. Он шумно выдохнул и, сжав рукоять меча, сделал шаг вперед.
– Предлагаете ей пожертвовать собой? – произнес севшим от гнева голосом, так, что испугалась даже я. – Хотите нести добро чужими руками, как привыкли?
Мне казалось, еще мгновение, и он кинется на Верховную и порубит на куски.
– Не смей упрекать меня, Зверь-из-Ущелья, – бросила матушка, скривив губы и гордо задрав подбородок. – Моя ноша тяжела, тебе этого не понять. Ты ослеп, видишь только ее. Впрочем, что взять с лестрийца?
– Неужели этого мало? – Ренн указал в сторону ствола клинком. – Вы отдавали ему осколки чужих душ, поили кровью в прямом смысле слова. Это ваши ритуалы разбудили жажду древа. Какая подлость – вырывать у жриц части их душ, их память и чувства.
Кровавый камень успел показать мне заточенные в его чреве частицы моих сестер-жриц. Они метались внутри, как маленькие светлячки, не в силах найти выхода. Я вспомнила о том, как изменилась Инира после ритуала, и у меня закружилась голова и подкосились ноги.
Оно тоже хочет почувствовать себя живым…
– Рамона, подумай! Если ты это сделаешь, ритуалов больше не будет!
– Не слушай эту старую змею! – зарычал Ренн и бросился вперед, но матушка взмахнула рукой – ее окружил частокол из длинных и острых багровых пиков. Они взмыли из тверди в мгновение ока. Острые грани опасно поблескивали.
Реннейр замер перед преградой, тяжело дыша. Все его тело напряглось, как у зверя перед прыжком. Он метался, не зная, с какой стороны подступить.
– Ты не сможешь причинить мне вред, бастард. Магия камней тебе неподвластна, ты покусился на чужое, – раздался смешок. – Ребенок из пророчества, ну надо же!
А потом она посмотрела в мою сторону, и я услышала ее голос у себя в голове.
«Так что, Рамона? Что ты выберешь? Сиюминутную прихоть, блажь влюбленной девчонки или по-настоящему важную вещь?»
Не только сердце, но и время замедлило ход. Растянулось.
– А говорили, что любите меня, – произнесла я с горечью, не отрывая взгляда от лица Верховной.
Ей удалось зацепить меня, затронуть скрытое глубоко в душе. И на мгновение я заколебалась. На одной чаше весов лежало наше с Ренном счастье, ведь мы могли бы просто создать портал и уйти туда, где никто нас не знает, где никто не найдет.
На другой чаше лежала безопасность моего народа. Что, если матушка Этера права, и я смогу, пожертвовав собой, всегда защищать искателей? А древо утолит свой вечный голод, и моим сестрам больше не придется лишаться частиц души.
Быстрый взгляд на призывно мерцающий камень… На Ренна…
Я понимала, что это манипуляция с ее стороны, но не могла отделаться от мысли, что все, что сейчас происходит, не случайно. Тропа судьбы привела меня именно сюда.
– Я любила тебя, как могла бы любить родную дочь. Я всегда мечтала о дочери от любимого мужчины, и ты в каком-то смысле стала ей для меня. Я готова подарить тебе бессмертие, наша Матерь ждет тебя, – говорила она уверенно и ласково. – Что такое человеческая жизнь по сравнению с вечностью?
– Даже если это жизнь вместе с любимым?
– Любовь проходит.
– Замолчи! – Ренн со всей силы рубанул мечом по кристаллической преграде, и тот отскочил со звоном. – Мона, не смей слушать шипение этой гадины!
Я слышала ее, но не собиралась слушаться бездумно. Если сегодня я и приму судьбоносное решение, оно будет только моим.
Рука сама легла на живот. Там наше дитя, совсем еще крохотное. Я
