половину дня и до позднего вечера и Винсент была дома одна с двумя детьми, целый день делая то украшения в гостиной, то детям еду в кухне.
Папа садится рядом, и только тогда Винсент понимает, что Моне встала со своего места. Ей слышно, как на кухне льется вода.
– Вчера разговаривал с Талли, – начинает Соломон.
– Хорошо. Он от тебя в восторге.
– Сказал ему, что его новый альбом – первый сорт. И еще сказал, что обожаю называть вещи первосортными.
– Неплохо у тебя, пап, ирландский акцент получается. Много тренировался? – Винсент коротко смеется.
– Порядочно, спасибо! – отвечает Соломон. – А Лу… он вполне вписывается… Нам предстоят дальнейшие встречи с ним? – интересуется он и обнимает Винсент, сжимает ей плечо. Папа силен в физических проявлениях любви. Он протягивает руку еще дальше и игриво касается Авроры. Оказавшись между родителями, Винсент вдруг чувствует себя ребенком.
Тео смотрит на экран и отгадывает правильный ответ. Пробормотав себе под нос «отлично», он выходит из комнаты – такой высокий, что еще чуть-чуть, и дверной проем головой заденет.
– Пап, я не знаю. Встречусь с Киллианом на свадьбе и… продолжение следует, – говорит Винсент и кладет голову ему на плечо.
– А как насчет психотерапии? – спрашивает папа. Он пахнет как всегда: смесью ароматов кофе и мыла.
Родители Винсент не скрывают, что психотерапия положительно сказалась на их отношениях. Время от времени один из них вспоминает что-то из сеансов терапии и как они помогли им разрядить конфликт и более открыто общаться. Мама, как только прочитала книгу Киллиана, сразу заговорила о терапии.
– Сейчас я не хочу этим заниматься. Хочу быть здесь… и чтобы он оставался там. Хочу все видеть и чувствовать сама. Иногда со мной Лу, но здесь я сама по себе, – приложив руку к груди, говорит Винсент.
Может, ей хочется расплакаться? Или закричать? Возможно, она хочет напиться вина и выть на луну? Живот крутит при мысли о том, как краснеют уши Лу в скейтпарке. Она представляет его волосы, которые развеваются, как флаг на ветру.
– Ты наша девочка, и нас волнует только это. Ты ведь скажешь нам, если тебе что-то нужно? – говорит Аврора и выключает телевизор.
– Конечно, скажу. Я вам всем благодарна. Вы же знаете, – говорит Винсент.
Брат и сестра чему-то смеются на кухне, щелкает, отключившись, электрический чайник. Соломон встает и говорит, что ему нужно до конца уложить чемодан. После ужина Тео везет их в аэропорт.
Лу возвращается, быстро принимает душ, и все вместе садятся поесть: Винсент и Моне приготовили овощные закуски, пока папа и брат сидели за домом, курили сигары и разговаривали. Аврора, после того как дочери настояли, чтобы она отдохнула, присоединилась к ним с бокалом розового вина.
Винсент еле сдерживается, чтобы не расплакаться, когда уезжают родители: она не осознавала, как сильно по ним скучала, и теперь думает, что и ее дети по ту сторону океана – сколько бы ни было им лет и какими бы они ни были взрослыми – скучают по ней.
Уже в постели, в темноте, Лу сообщает ей, что у него для нее сюрприз: из Амстердама, перед возвращением в Париж, они заедут еще в одно место. Когда они планировали поездку, он заверил Винсент, что позаботится об обратных билетах.
– Я добавил внеплановую остановку, сюрприз. Прости, что не смог сдержаться и рассказал тебе, – добавляет он.
– Правда? Значит, вернемся мы когда – в воскресенье? – спрашивает Винсент. Она не большой любитель сюрпризов, но с Лу все по-другому. Она слишком устала, чтобы пытаться угадать, куда он может ее везти, и глаза у нее сами собой закрываются.
– Ouais. – Он прижимается к ней и утыкается носом в шею.
– Тогда спасибо. Хочу увидеть все, что ты хочешь мне показать, – зевая, добавляет она.
Он слегка дергает головой, что-то бормочет на французском.
– Так мы и сделаем. Все сделаем, – сквозь сон говорит он.
Ивонн обнимает всех на прощание и уезжает в Роттердам. Винсент, Лу, Тео и Моне пешком идут обедать в таиландский ресторан, а потом – в Городской музей. Там есть комната, похожая на большой зрительный зал, где можно сидеть в темноте и смотреть на проецируемые на белую стену повседневные картины. Ветер шевелит зеленые кроны деревьев; человек ловит рыбу; опрокинутое надгробие на кладбище. Мама-утка и утята прыгают в воду.
На одной картинке бабочка садится на цветок, и Лу при виде ее касается руки Винсент, как будто хочет удостовериться, что она не улетела.
Когда они возвращаются к Тео, накрапывает дождик. Моне приходит идея выкурить косяк и послушать пластинки. Тео уговаривать не приходится. Он достает из ящика позади него небольшую шкатулку с пухлыми зелеными шишками. Винсент снова в свитере Лу; она оборачивает через плечо и спрашивает, будет ли он. Она не курила траву с того раза, как они с Киллианом и Тео курили вместе в Амстердаме, Колм и Олив тогда были еще маленькими. В тот день Ивонн с сестрой повели всех четырех детей и еще парочку кузенов по музеям и после ночевали у сестры Ивонн в Амстелвене.
Винсент никогда не приходит в голову покурить травы, ей она безразлична, но ведь вот она, снова в Амстердаме, и вот он, нос Лу. Она дотрагивается до него.
– Буду, только если будешь ты, – говорит он. Его глаза такие глубокие, когда он смотрит на нее, цвета корневого пива. Любовник.
– C’est bon bon bon, – отвечает она.
Как обычно, сначала она не чувствует ничего, но потом все происходит разом.
Лу с покрасневшими глазами смеется, будто на обратной замедленной перемотке, над чем-то, что сказал Тео. Винсент и Моне не уловили шутки, но это не имеет значения, потому что они уже тоже хохочут. Моне ставит Ди Энджело – легкое облако черно-синей музыки плывет по комнате среди рукоплесканий.
Винсент кажется, она его прямо видит.
Моне зажигает толстые белые свечи и ставит их в камин. В свете пламени все похожи на призраков.
– Я так рада, что ты здесь, – говорит сестра. Винсент думает, что ей, но нет, она обращается к Лу. – Ты идеально подходишь моей сестре, ты такой… Винни, какие у него волосы. Лу, волосы у тебя адски мягкие. Я никогда не трогала таких мягких волос, а опыт у меня в этом огромный. У Киллиана волосы не такие мягкие. Все, решено.
Лу сидит на полу перед Моне с закрытыми глазами, позволяя ей гладить себя по голове. Он подается вперед, чтобы ей было легче.
– А вдруг они будут вместе навсегда? –
