— Это долгая история. Потом объясню, — махнул рукой Игорь.
* * *
— Все. Оклемался наш мент, — усмехнулся Додик Дацаев. — Пора звонить.
— Я позвоню или ты? — спросил Тофик.
— Лучше ты. Это ведь ты выполняешь задание Аглаи Тихомировны.
Магомаев послушно набрал номер Игоря.
— У вас сейчас находится милиционер по фамилии Христопродавцев, — сказал он. — Позовите его, пожалуйста, к телефону.
* * *
Селена Далилова удивленно посмотрела на Бочарова. Она ожидала от него чего угодно, но только не разговоров об искусстве. Значит, его интересует, какой смысл она вкладывает в свои картины. Эта тема была близка сердцу сюрреалистки. Она даже подумала, что первое впечатление могло быть ошибочным и этот тип не такой уж неприятный, как ей показалось вначале, да и сложен он вполне ничего. Если бы только не глаза…
— В трагедии искусство, как способ катарсического очищения от страстей, находит свою высшую форму, — объяснила Селена.
— Интересно, какое отношение к трагедии и катарсическому очищению имеют куски сала и отрезанные женские груди с синими штемпелями нот и портретов композиторов? — поинтересовался Андрей.
— Похоже, тебе не слишком понравилась моя картина. Но все-таки ты ее купил.
— Она была самой дешевой. Я купил не картину, а тебя.
"Нет, все-таки он противный, — решила Селена. — Грубый, дотошный, невежественный…”
— И теперь ты решил побеседовать со мной об искусстве?
— Просто мне интересно, как тебе приходит в голову рисовать нечто подобное? Что, старые добрые пейзажи и натюрморты уже не в моде?
— Пейзажи и натюрморты рассчитаны на примитивов, которые не способны интуитивно проникнуть в глубокую духовную сущность произведения. Там все лежит на поверхности. Даже полный идиот может понять, что хотел сказать художник.
— Возможно, это не так плохо.
— Мои картины не рассчитаны на примитивное мышление.
— Извини, но в данном случае тебе попался примитив. Не могла бы ты объяснить мне глубокую духовную сущность “Восхождения на Олимп”?
— Но это же очевидно. Разве ты не чувствуешь, как на картине чуть колышется тяжелый бархатный занавес с золотой каймой? Занавес — это сцена, театр. Он напоминает нам о том, что весь мир — театр, а все мы в нем актеры.
Сало на пюпитрах — это языческий жертвенный тук, источник смрада, которым смертные соблазняли олимпийцев, изнанка видимого, подкладка жизни. Отрезанные женские груди — это застывшая в смерти сексуальность, свидетельство людской плотоядности, находящей успокоение в страданиях ближнего своего. Музыка, Вагнер, Моцарт — это трагедия, это великий духовный катарсис. Это символично. Это поэтично. Это морально, экзистенциально и визуально.
— Если так рассуждать, то можно обнаружить сходный символизм и в тарелке вчерашнего подкисшего борща, — пожал плечами Бочаров. — Красный цвет напоминает бархат занавеса театра, кусочки вареного мяса — трагедию и застывшую в смерти сексуальность и так далее.
— Но за тарелку вчерашнего борща не платят по три тысячи долларов, — напомнила художница. Ее настроение катастрофически ухудшалось.
Если бы она была собакой, то с наслаждением тяпнула бы этого зануду за лодыжку.
"К сожалению, клиентов нельзя кусать, — подумала Селена. — Это вредит бизнесу”.
— Смотря кто ее продает и на каких условиях, — заметил Андрей.
— Ну так и покупал бы борщ вместо картин, — окончательно разозлилась Далилова.
— Извини, — изменил тактику Андрей, пытаясь исправить ситуацию. В его планы не входило ссориться с художницей. Если она всерьез решит обидеться, то можно считать, что его денежки выброшены на ветер — никакой информации из нее клещами не вытянешь. — Я довольно замкнутый человек и плохо умею выражать свои чувства. Мне просто хотелось поговорить с тобой на тему, которая тебя интересует, — об искусстве. Мне хочется понять, как ты мыслишь, что ты чувствуешь. Возможно, это покажется банальным, но для меня важно не только то, что у тебя самое потрясающее в мире тело, но и твой ум, твой интеллект, твоя духовная жизнь.
Лесть, примитивная, как каменный топор пещерного человека, как ни странно, сработала. Щеки Селены порозовели, а взгляд смягчился. Какая красивая женщина не растает от комплиментов мужчины, восхваляющего ее глубокий ум и душевную тонкость! И в то же время в каком-то потаенном уголке сознания зажегся сигнал, предупреждающий об опасности. С этим клиентом что-то явно было не так. Но что?
— Ты читал “Дао любви”? — меняя тему, спросила художница.
— К сожалению, нет. Может быть, ты перескажешь мне, о чем там идет речь?
— Лучше я тебе покажу, — улыбнулась Селена, дразнящим движением опуская вниз бретельки вечернего платья.
* * *
— Ума не приложу, кто бы это мог быть? — покачал головой Гоша Крестовоздвиженский. — Этот тип заявил, что убийцу генерала Елагина, Вермеева и других бизнесменов зовут Ворон и что он имеет отношение к спецслужбам. И еще он утверждал, что Вадим Кругликов купил кроссовки на вещевом рынке у метро “Пролетарская” в палатке номер шестьдесят три. Продавца зовут Махмуд Асыров. Асыров опознал Кругликова по фотографии. Это просто невероятно.
— Интересно, кто же все-таки звонил — сказала Оля. — И откуда у него вся эта информация?
— Не имею ни малейшего понятия, — пожал плечами Гоша. — Он говорил с легким кавказским акцентом.
— И еще, когда он просил позвать тебя к телефону, он назвал тебя Христопродавцевым, — заметил Игорь. — Тут наверняка не обошлось без Аглаи Тихомировны.
— Аглая Тихомировна? — простонал Крестовоздвиженский. — Этого еще не хватало! Опять Аглая Тихомировна! А она-то тут при чем?
— Скорее всего она, не доверяя милиции, наняла частного детектива, а он, в свою очередь, решил поделиться с милицией информацией. Это единственное логичное объяснение. Возможно, он считает, что у нас больше возможностей выйти на Ворона. Мне непонятно только, как он узнал о Кругликове и как нашел этого продавца. Создается такое впечатление, что он в курсе всего, что мы делаем.
— С ума сойти, — покачал головой Гоша. — Как ему это удается?
— Какая разница! — пожал плечами Игорь. — Главное, что он нам помогает, если, конечно, это не западня, которую подстраивают нам спецслужбы.
— Вряд ли, — сказал Крестовоздвиженский. — Спецслужбы не стали бы с нами цацкаться. Просто убрали бы нас, как генерала, — и дело с концом. Кроме того, этот тип говорил с кавказским акцентом, а спецслужбы кавказцев не слишком жалуют. Значит, они надеются, что мы выйдем на Ворона. Хотел бы я знать — как.
— Если Ворон был связан со спецслужбами, — возможно, я смогу вам помочь, — вмешалась Оля. — Один старый друг моего отца много лет проработал в КГБ. Думаю, через него я смогу что-нибудь разузнать. Если хотите, я могу съездить к нему прямо сейчас.
