— Это случилось во времена царствования Андроника. Ты не был тогда в Константинополе?
— Her, мой господин, но мне рассказывали о тех временах.
— Самые худшие истории являются самыми достоверными, однако они и близко не описывают жестокости и порочности того изверга. Полагаясь на предсказания самых разных оракулов, он уничтожал всех своих возможных наследников. Однажды предсказание указало на меня, и он послал арестовать меня своего излюбленного палача, носившего неуместное по своей святости греческое прозвище Агиохристофорит. Мой дом тогда находился в юго-западном конце города, подальше от Влахернского дворца. Забыв об опасностях, я преспокойно спал в своей постели, когда меня разбудил странный голос: «Проснись, Ангел, ибо близок роковой час твоей судьбы! Подними меч и сражайся за твой город. Если ты восстанешь, твой город пойдет за тобой».
— Потрясающе, — сказал я.
— И как только я обнажил меч, этот палач ворвался ко мне во двор со своими подручными. Не успев даже облачиться в доспехи, я вскочил на лошадь и помчался на него, крича во всю мощь моих легких. Мне удалось захватить его врасплох и разрубить пополам. А потом я выехал на Месу и поскакал по ней к храму Святой Софии, по дороге признаваясь в содеянном и призывая всех следовать за мной. Взойдя на кафедру, я покаялся в моем преступлении и даже не успел осознать, как началось восстание.
Он вздохнул.
— Я думал, что меня разбудил небесный глас, — сказал он, — что божественное вдохновение призвало меня стать императором. И, став императором, я подумал, что и сам приобщился к небожителям. Но как-то раз, когда с тех пор прошло уже несколько лет, я слушал выступление одного из моих шутов. Его звали Чаливур. Ты не знал его?
— Знал, мой господин. Очень остроумный шут.
— Да-да, все верно. И с очень необычным голосом. И вдруг я узнал тот самый голос, что предупредил меня о приближении палача. Я стал благодарить Чаливура, но он делал вид, что совершенно не понимает, о чем я говорю. Однако мне удалось уличить его во лжи. И в конце концов он позволил мне наградить его. Я предоставил в его полное распоряжение императорские винные погреба.
— Весьма щедрое вознаграждение, — заметил я.
— Как оказалось позже, щедрость не всегда идет во благо, — сказал Исаак. — За год он успел спиться и умереть.
— Счастливая смерть для дурака, — сказал я. — Я и сам, наверное, предпочел бы такую кончину.
— Но с каким же разочарованием я осознал, что мое божественное вдохновение исходило из уст обычного земного шута! А через несколько лет меня сверг мой любимый братец. Ну да ладно, покончим с рассуждениями о небожителях.
— Он обошелся с вами очень жестоко, — сказал один из узников.
— Нет, он поступил так, как я мог бы поступить на его месте, — сказал Исаак. — На самом деле он проявил великодушие, поручив ослепить меня лучшим лекарям, чтобы они сохранили мне жизнь. Андроник самолично взялся бы за эту операцию и попросту убил бы меня.
Он умолк, задумавшись о своей судьбе. Я тихо перебирал струны и вскоре услышал, что кое-кто из моих слушателей начал похрапывать.
Потом зазвенели цепи одного из узников.
— Кто-то идет, — поднявшись на ноги, тихо сказал он.
Я перестал играть и насторожился. Мой слух не уловил ни малейшего шороха, но в данном случае следовало довериться ушам слепых. И точно, вскоре сверху донеслись звуки медленных тяжелых шагов. Лязгнули засовы, заскрипела крышка люка, и свет одинокого факела рассеял кромешный мрак.
Я прикрыл рукой глаза, давая им возможность привыкнуть к внезапному возвращению зрения. Все заключенные уже поднялись на ноги. Впервые я смог разглядеть их. Некоторые были закованы в цепи, другие имели свободу перемещения. В самом дальнем углу от входа стоял крепкий рыжеволосый мужчина, которому на вид можно было дать как сорок, так и девяносто лет, а за ним возвышался другой узник со спутанной черной бородой.
Пара грубых сапог. Они первыми появились в поле моего зрения, пока сам Симон еще спускался по лестнице. Постепенно вырисовались огромные ноги, мощный торс и голова. В левой руке храмовник держал факел, а в правой — тот длинный меч, которым он приструнил Стефана в «Петухе». Казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Жизнь длится до тех пор, пока человек живет. И у меня вдруг возникло ощущение, что мои часы сочтены.
— Ну наконец-то, я уже заждался тебя, — сказал я.
Он удивленно глянул на меня.
— Вот так встреча! — воскликнул он. — Нечаянная радость. Она избавит меня от лишних забот.
— Кто это? — спросил мужчина слева от меня.
— Тот, кто хочет убить Исаака, — сказал я. — И меня заодно. Ответишь мне на один вопрос, любезный трактирщик?
— Почему бы и нет? — сказал он, устанавливая факел в грубую стенную консоль. — Тебе все равно не уйти отсюда живым.
— Разве ты не принадлежишь к братству рыцарей Храма?
— Нет, что ты. Я лишь позаимствовал их наряд у того, кому он был уже без надобности. И я специально держал его на виду в своей комнате, понимая, что однажды ты сунешь туда любопытный нос. Надо же было чем-то занять ваши мысли.
— Мыслей у нас было достаточно. Вы со Станиславом, должно быть, немало посмеялись надо мной.
— Мы посмеялись над многими шутами, — сказал он. — И вскоре посмеемся еще над одним.
— К сожалению, тебе придется смеяться одному, — сказал я.
Симон слегка опешил, потом выставил меч перед собой.
— Значит, он уже мертв?
— Увы, да, — сказал я. — Надеюсь, с тобой расплатились заранее. Но ответь мне вот на что: если ты не храмовник, то кто же ты? Где ты воспитывался?
— Меня воспитал один старец, — сказал он. — Высоко в горах.
— Тайное общество ассасинов, — кивнул я. — Но теперь ты стал наемником.
— А почему бы и нет?
— Кто же нанял тебя?
— Часть вознаграждения оплачивала и мое молчание.
— Интересно. Как ни странно, но меня тоже воспитывал один старец.
Со спокойной уверенностью Симон держал меч обеими руками.
— Я уже познакомился с несколькими шутами, которых воспитывал тот старец. Теперь все они мертвы. И я не слишком высокого мнения об их воспитании.
— Понятно, — сказал я. — Но я был его лучшим учеником.
— Так же как и я у моего учителя.
— Отлично. Тогда давай проверим, чье воспитание окажется лучшим в данном поединке. Но помни, приятель, мне будут помогать эти славные господа.
Он расхохотался, окинув взглядом подземелье.
— А ты помни, шут, что в стране слепых одноглазый становится царем, — оскалившись, заявил он. — У меня есть меч, шут. А ты можешь обороняться только лютней, и, по-моему, в таком турнире меч победит лютню.
