и так немного, не хотелось.
Поэтому я обратился к мудрости наших предков и поймал мотор. Не бог весть что, потрепанный «Accent», доживающий свои последние дни. Но после марш-бросков по Изнанке и лесного спринта, машина даже со свистящим ремнем ГРМ казалась чудом почище встречи с кроном. Я сел на переднее сиденье, потому что задние были завалены мешками с луком и картошкой. Почему-то даже забыв о нечисти на руках.
— Это чего у тебя? — поинтересовался усатый мужчина с легким азербайджанским акцентом.
— Это… олененок молодой. Машина сбила, нога, похоже, сломана. Вот в ветеринарку везу.
— Э, молодец какой. Я когда пионэром был, мы тоже в кружок юннатов ходили. Речки чистили, кормушки для птиц делали.
И он стал увлеченно вспоминать о своей юности. С такой теплотой, с которой не всегда молодожены друг о друге рассказывают.
А я облегченно выдохнул. Все-таки как интересно хист работает. Едва чужанин столкнулся с рубежным миром, как его мозг напрягся. Однако стоило мне дать объяснение, как мужик легко его принял. И явно не без помощи промысла, хотя специально я ничего не делал.
Мужчину звали Ровшан. Был пенсионером, имел троих сыновей, младший из которых учился в Москве, а старшему Ровшан помогал торговать. Рассказывал он о бесчисленном сонме своих внуков, старушке-жене и планах на будущее. Несмотря на семьдесят два года, выглядел Ровшан бодрячком и помирать не собирался.
Наверное, именно он и придал мне какой-то уверенности в себе, а то после сделки со Стынем я совсем уже лапки повесил. Как-то действительно я рано себя похоронил, а вместе с этим и весь остальной мир. Я ведун, у меня под рукой Лихо, да и Митю с Гришей со счетов списывать рано. На подхвате еще Следопыт, который должен, леший, да целый гарнизон рубежников с Изнанки. Я не одиночка, как было раньше.
Ровшан мало того, что оказался приятным собеседником, так еще довез до города. Не сказать, чтобы до самого Подворья, пришлось два квартала пехом двигать. Но у меня даже в мыслях не было «приказать» ему доставить нас до пункта назначения. К тому же, Ровшан наотрез отказался участвовать в рыночных отношениях. Потому что я «хороший человек и занимаюсь добрыми делами. С таких деньги брать грех».
Эх, знал бы ты, дорогой, к чему обычно мои добрые дела приводят.
В Подворье на исходе дня оказалось относительно тихо. Ни тебе пьяных криков с кружала, ни драк на площади. А, ну да, меня же не было, вот ребята и загрустили. Хотя именно сейчас мне наводить суету очень уж не хотелось.
Я бочком пробрался вдоль стены, стараясь не привлекать внимания. Надвигающиеся сумерки и затянутое облаками небо были на моей стороне. Самым сложным, как я и думал, оказался разговор с чудью. Потому что все, связанно с этой нечистью, никогда не стояло рядом со словом «простой».
Только я зашел в их дом, как человечек в шкурах за стойкой коротко вскрикнула и исчезла за шторками. Мне бы, по-хорошему, положить сонную тетерю куда-нибудь в уголок и тоже драпать. Как там? Делай добро и бросай его в воду? Но пока я размышлял, ко мне выбежало с десяток голов нечисти. Да не абы каких, ведуны. Чувствую, если сейчас начнется драка, будет много крови. К сожалению, второй положительной, то есть, моей.
— Я говорил, кто-то из рубежников Никотку обидел, — бурчал коренастый мужичок. Тот самый, который издевался надо мной в прошлый раз. — А ты мне не верил.
Говорил он все это старику в богатых шкурах и узкой тесьмой в волосах. Староста, а по всей видимости, именно это он и был, оказался внушительным по силе. Целых восьми рубцов. Он поднял натруженную мозолистую руку, заставляя молодого заткнуться.
— Меня зовут Милонег, я над всей выборгской чудью верховодить поставлен. Ты с чем пожаловал?
Забавный вопрос, учитывая, что я до сих пор на руках держал его сородича.
— Меня зовут Матвей. Я вот с этим товарищем и пожаловал. В лесу его нашел.
— Милонег, да что ты этого чертолюбца слушаешь⁈ — возмутился крепыш. — Он Никотку и похитил.
Я даже не успел разобрать по составу слово «чертолюбец», чтобы понять, что оно значит и возмутиться. Староста порывисто обернулся и отвесил сородичу такого леща, что даже у меня в затылке заныло.
— Прочь поди, коли не умеешь с гостями разговаривать! Будешь на сундуке сидеть, как дитя малое.
И крепыш, зло прожигая меня глазами, удалился. Ну вот, будьте любезны, очередной недоброжелатель на ровном месте. Хотя наказание про сундук меня позабавило. Хороший тут тамада и конкурсы интересные.
Милонег же забрал спасенную мною чудь, поглядел на него не больше пяти секунд, а после передал дальше.
— Вижу, что не твоим хистом его придавило. А чьим, разобрать не могу. Уж очень сильный промысел. Не знаю, замешан ли ты тут, либо стороной проходил. Однако за то, что Никотку домой принес, спасибо тебе. Будет время, заходи на днях, потолкуем о вознаграждении. Мы, чудь, добро помним.
Ага, мы, русские, друг друга не обманываем. Хотя я все же поклонился, как того требовал обычай. По поводу «спасибо» я уже и так все понял. Хист всколыхнулся, реагируя на слова старосты. Вот приятно разговаривать с умным и воспитанным человеком. Так бы сразу, а то поставят невеж с синдромом «вахтера» в лавке торговать, а потом удивляются, чего у них продажи падают.
Больше всего хотелось поскорее отправиться домой, а не вот это все. Но на всякий случай я решил заглянуть к вэтте. Нет, мне не нужны артефакты, к тому же не сказать, чтобы денег было очень много. Но у меня имелась одна острая необходимость.
— Матвей, — чуть поклонился я.
— Фросс, — ответил мне тем же самым крохотный человечек с лицом крота и многочисленными усами. Если не золоченые круглые очки, смотрелся бы он совсем жутко.
— Мне нужно поговорить с Кноссом.
Это хорошо еще, что среди бесчисленных «носсов» я запомнил имя их главного. Ну того, с чем разговаривал в свое первое посещение резиденции вэтте. Крот смотрел на меня выжидательно секунд десять, почти как охранник на входе в пафосное заведение. И я его понимал, вид у меня был затрапезный. Сам грязный, футболка чуть порвана, да еще щека саднила. Я не видел, что там, но не удивлюсь какой-нибудь очередной царапине.
Однако вскоре дверь открылась и ко мне вышел лягушеобразный вэтте, предложив следовать за ним. Я опять ожидал,
