ничего не знающего о жизни в Загороде приятеля почти на верную смерть? Вот он обрадуется, когда я приду и задам ему парочку вопросов!
Или начальник департамента культуры и просвещения? Да он, наверное, впервые за много лет вздохнул спокойно, когда узнал, что я у него больше не работаю.
А может, новый хозяин моего бывшего дома? Только приобрёл себе жилище в аристократическом квартале, ещё не успел его обставить по своему вкусу, и вдруг — здрасьте, вообще-то тут я живу. И ещё поди докажи, что это твой дом.
Но главное — в городе не будет Шаи. Всё остальное уже не важно. Наверное, я должен остаться с ней. Вернее, не должен, а хочу остаться. Очень хочу. Больше, чем вернуться в город. Я теперь не колдун, и она уже не будет меня бояться. Я ведь чувствую, что нужен ей не меньше, чем она мне. И нам будет хорошо вместе. Мы… как это у них называется… поженимся. Возможно даже, что у нас появятся дети.
Потом дети вырастут, а мы состаримся и умрём. Хм… Но я не хочу умирать раньше времени! С какой стати? У меня ведь есть пояс, с которым я могу жить долго-долго. Но только в городе. А может быть, позвать Шаю с собой в Вюндер?
Предположим, она согласится. Но выдержит ли она Переход? Вдруг она превратится в чудовище? Или не в чудовище, а в обычную безмозглую городскую самку. Может быть, в городе нельзя иначе. Тогда уж лучше пусть остаётся, и можно будет хотя бы вспоминать о ней. Но ведь этого мало, я хочу видеть её, слышать её, касаться её кожи, и много чего ещё хочу. Надо всё-таки попытаться провести её с собой.
Но если получится, долго ли продлится наше счастье? Лет через тридцать она превратится в старуху, ещё через тридцать — умрёт. И я останусь один. И что я буду делать дальше? Опять прятаться от настоятеля? Подойти к нашим самкам после Шаи меня уже никто не заставит. А по вечерам я буду напиваться до беспамятства, чтобы только не вспоминать о ней. И не умру от пьянства только потому, что пояс не позволит. Зачем мне такая бессмысленная долгая жизнь?
Что же, в конце концов, делать?
А вот и не знаю. Не могу решить… Я иду в Дремуху, к Шае, а дальше видно будет.
Вот только почему-то уже давно не оставляет ощущение, что иду я не один. В лучшие времена я бы не гадал, а точно знал, есть ли кто-нибудь поблизости. А теперь только и остаётся, что хвататься за лютобой. Вещь, конечно, полезная, лесного хищника остановит, но что она может сделать против крупного нахта? Или против веркувера…
Всё, хватит! Я же решил не вспоминать об этом. А как тут не вспомнить, когда всё время напоминают? Лучше буду думать о чём-нибудь постороннем. Тем более что вон оно, это постороннее. Бежит, руками машет, кричит что-то.
— Дяденька-а, помоги-и-те! Отец ногу поранил, идти не может. Помогите его до дому довести!
Ишь ты, как переживает! Отец, видите ли! Даже у самого распоследнего фрая дети имеются, не то что у меня. Откровенно говоря, этот-то урдёнок — так себе сокровище. Изо рта слюни, из носа сопли, из глаз слёзы. Да и весь какой-то неказистый. Кожа коричневая, пупырчатая, руки даже для урда слишком длинные, и говорит с заметным подсвистом. Так ведь здесь же не город, отбраковки делать некому.
— Ну, где там твой отец, показывай! А до дома далеко?
— Там, — урдёнок неопределённо махнул рукой в сторону кустов. — Недалеко.
Вот деффективный! Что значит там? Там дом, или там отец?
И тут я увидел, что там. Из кустов на меня глазела тупая слимучья морда. Зверь пожевал губами, словно раздумывая о чём-то, и смачно плюнул прямо в меня. Левая рука тут же прилипла к штанам, вместе с висящим с той стороны лютобоем. А правой рукой я выхватил нож и сдуру попытался отскрести с себя тягучую слимучью слюну. За этим занятием я не сразу заметил, как из кустов выскочило пять или шесть агрессивно настроенных личностей, в которых даже такой специалист, как я, без труда узнал лесных нахтов. Вот оно что — засада! А ты, сопляк, значит, с нахтами заодно?
Перемазанным в быстро застывающую слизь ножом я всё-таки дотянулся до урдёнка. Убивать его не хотел, но задницу порезать очень даже был настроен. Однако моё оружие без особого сопротивления погрузилась в ягодицы маленького предателя по самую рукоятку. Потом тихо и обиженно зашипело и исчезло. Растворилось в теле того, кого по ошибке принял за мальчика-урда. Оказывается, он тоже нахт, да только какая мне теперь разница? Слимук плюнул ещё раз, затем подбежали его хозяева и, не очень-то доверяя надёжности слюны, первым делом приложили мне дубиной по голове…
Пинн
Правый ждал меня в условленном месте на берегу реки.
— Где он? — коротко спросил я.
Парнишка молча указал на пару невысоких дубелей, косо вылезающих из земли возле самого обрыва.
Объяснения ни к чему, мы обо всём уже поговорили, пока я добирался сюда из резиденции. Сынок опять умудрился выдернуть меня с заседания Капитула. Правда, все уже привыкли к таким внезапным отлучкам. Да и сам я постарался скорчить самую виноватую улыбку, так что господа члены Капитула едва не захлебнулись от отеческих чувств. Они ведь до сих пор считают меня младшим по разуму — то ли не по годам развитым ребёнком, то ли просто разумным зверьком. А я не тороплюсь их разубеждать, мне так даже удобней. А вот нахты придерживаются другого мнения, и парламентёра они прислали именно ко мне. Умные ребята, что бы веркуверы про них не говорили.
— Эй, кто там? Покажись!
Из-под обрыва выглянула знакомая птичья голова с рыбьими глазами.
— Здравствуй, Ашед! — не без труда вспомнил я имя нахта. — Как твои крылья?
— Отрастают, — коротко ответил гость.
Кажется, он не горел желанием пообщаться со мной. Странно, зачем тогда пришёл? Ну, да мне спешить некуда, заседание наверняка уже закончилось, а на ужин я по-любому не успеваю. Подожду, пока нахт соберётся с мыслями.
— Хороша ли нынче охота?
При слове «охота» любой нахт становится разговорчивей. И этот тоже ожил.
— Мы очень хорошо в этот раз поохотились. Такой добычи у нас ещё никогда не было.
— Ну, и что за добыча?
— Ваш колдун.
Ого, вот это новость! Даже от растяпы Луффа я такого не ожидал. А куда же, интересно, Тляк смотрел? И что с
