молча уйти без слов, без объяснений, чтобы не слышать его голос и не видеть, но пальцы обхватывают запястье, останавливая. Безнадежный взгляд сталкивается с синими глазами, где вижу вину.
— Даже, если сейчас я скажу, что люблю тебя, ты не выберешь меня, не так ли? — шепчу, стараясь остановить слезы, которые все равно катятся по щекам. Я ненавижу себя за эту слабость, и то, что он свидетель того, как мне больно. Син с жалостью смотрит, а я опускаю глаза, не в силах выдержать такого взгляда.
— Джи…
— Скажи! — кричу и вырываю с силой руку, когда он пытается переплести наши пальцы.
— Это чертовски сложно, Джи, — говорит растерянно Син, и это бесит. Сложно? Сложно остаться со мной?!
— Да хватит разыгрывать комедию! Если бы ты любил меня, послал бы Купера с его долбанным контрактом!
— Я люблю тебя, Джи! — отчаянно кричит Син, а я горько улыбаюсь и поднимаю глаза, полные слез:
— Но недостаточно сильно.
На красивом лице написаны шок, непонимание и удивление.
— Недостаточно, чтобы ты сказал нет, — убито шепчу, закусывая губу.
С силой и отчаяньем дергаю за красно-желтую фенечку, которая с легкостью разрывается, как и наши отношения. Швыряю ему под ноги и разворачиваюсь, направляясь в сторону дома.
Расхожусь по швам…
Шаг.
Внутри все покрывается трещинами, разлетается, рушится…
Значит, вот его любовь? Ее без труда можно растоптать, уничтожить в один миг… как и красно-желтую нить, валяющуюся на холодной сырой земле.
Еще шаг… Еще…
Он не останавливает меня. Син сделал свой выбор.
И это не я.
#2 (special)
Мне становится легче, когда ты заключаешь меня в объятия. Не отвергай меня, ведь всё, что мне нужно — это чтобы ты спас моё сердце. Не уничтожай меня, я хочу поверить в то, что это всерьез. Спаси меня от моего страха, не отвергай меня.
Within Temptation «All I Need»
Джи
Я разбита.
Полностью.
Такие странные чувства…
Чувства?
Нет…
Единственное, что осталось — пустота.
Она поглотила хорошее и доброе до остатка. Сожрала. Сожгла. Прошлась по мне, как тайфун, и смела все на своем пути: нежность, счастье, любовь, оставив только…
Боль.
Тупую, ноющую боль.
Неужели в одном человеке умещается столько слёз? Такое возможно? Сколько я уже плачу? Час? Два? Сутки?
Сколько можно думатьо нем?
Я не хочуо немдумать.
Я не хочу.
Почему не существует такой возможности под названием «Стереть из памяти и забыть»?
Вы хотите удалить чувства?
Да.
Вы хотите удалить данный объект из сердца?
Да.
Вы хотите удалить все воспоминания, связанные с ним? Вы уверены?
Да.
Я уверена в том, что виновата… Я виню себя. Я ведь знала, что это случится. Я чувствовала это.
«Музыка — мое спасение и наказание одновременно. Я всегда буду выбирать ее. Всегда, Джи. Запомни это».
Нельзя делать одного человека центром Вселенной, а Син для меня — все. Я жила каждый день с осознанием того, когда же все закончится, когда этот день наступит. Я знала, что проиграю, потому что видела, как он любил группу, друзей, свой Гибсон… Музыку.
Могу ли я понять его выбор? Я не знаю. Син стремился к тому, чтобы «Потерянное поколение» узнали, услышали. Он долго ждал этого, добивался… Но говорил, что мы будем вместе. Навсегда…
Я снова хватаюсь за это слово…
Мне надо просто закрыть глаза и уснуть, забыться.
Перестать думать.
Перестать плакать.
Смириться с неизбежностью, что я проснусь одна, а человек, которого полюбила — предал.
Это жизнь, и никто не отменял факта, что она не всегда легкая и беззаботная.
Чаще наоборот: она любит нас пинать, бить, разрушать, ломать…
Всего лишь надо собрать то, во что превратил мое сердце Эванс, и жить дальше.
Научиться закрывать створки дверей и не впускать каждого.
***
Мой отец появился так же неожиданно как Санта Клаус в Новогоднюю ночь: его не ждали, но он сделал сюрприз. Только вошел через дверь, а не дымоход. Я услышала щелчок открывающегося замка и сначала даже понадеялась, что это Эванс, но у него ведь нет ключей. Нет, он больше не придет.
Руперт Браун зашел со счастливой улыбкой на губах, которая быстро исчезла, когда он увидел меня: с опухшими красными глазами, растрепанными волосами, старой застиранной футболке.
— Джи, что произошло?
Всего нескольких секунд хватило, чтобы я приняла решение.
— Пап, можно я уеду с тобой?
Отец нахмурился. Смотрел больше минуты пристально в глаза, и затем кивнул:
— Конечно, если ты хочешь.
Я слабо улыбнулась и уткнулась в его черную футболку, которая пахла все тем же одеколоном и дорогими сигарами.
— Знаешь, малышка, я так спешил на твой выпускной, приехал, а ты — заплаканная. Нам срочно нужна крестная-фея, которая превратит тебя в красотку.
— Пап, давай просто уедем, пожалуйста, — надрывно шепчу в мягкую ткань. Я не хочу на выпускной, не хочу оставаться в этом городе. Я хочу убежать, все забыть.
— Значит, я зря спешил? — спрашивает с грустью папа, а я мотаю головой.
— Нет. Ты, как Чип или Дейл, которые приходят вовремя на помощь, — засмеялась сквозь слезы.
— Хорошо, я рад, что успел, — отец прижал сильнее к себе, поглаживая успокаивающе по спине.
Такси несло меня в Юго-Западный Эдмонтон на улицу, где еще год назад жила. Сколько бы Триша не уговаривала, я не хотела возвращаться. Я чувствовала себя комфортно в квартире отца. С ним…
Несмотря на раннее время, мама уже не спала, хотя по натуре — не жаворонок. Она любила полежать подольше в кровати. Я приготовилась к атаке и вопросам: почему не собираюсь на выпускной, почему здесь и в таком виде. Но как только Триша открыла дверь и увидела меня, ее выражение сразу же поменялось — она все поняла.
— Привет, мам.
— Привет.
Женщина выглядела как всегда безупречно даже утром: легкий макияж, стильная кофта нежно-фиолетового оттенка, светлые брюки, волосы красиво завиты в локоны и заколоты.
— Я улетаю с папой, — говорю сразу, глядя в такие же бирюзовые глаза. Странно, что мама без линз.
Идеальное лицо Триши удивленно вытянулось, глаза обеспокоенно забегали по мне и стенам, но она лишь вздохнула и спросила:
— Понятно. Когда?
— Сегодня.
— А как же выпускной?
— Не хочу туда идти.
Мы неотрывно смотрим друг на друга несколько секунд, затем мама подходит и ласково обнимает меня. Сглатываю комок и стараюсь снова не разреветься, потому что поток слез, готовый литься из меня, кажется бесконечным.
— Спасибо, что приехала и попрощалась, милая, — растрогано шепчет она, — и прости, что я
