было невозможно, так что я несколько раз дернулся, вытянул в сторону врага руку, но каким-то чудом сдержался от заклинания и благополучно соскользнул в беспамятство. К сожалению, новая порция воды тут же вернула меня в чувство.
— Что, совсем шало не осталось? — заботливо спросил палач. — Плохо, да?
— Пошел… на… хрен…
— Теперь узнаешь, что чувствуют те, кого вы в рабство угоняете, — оскалился оппонент. — У них ведь тоже магии никакой нет, падаль.
— На… хрен…
Внезапный прорыв в изучении вражеского языка не принес мне никакой радости — теперь я был вынужден следить еще и за тем, чтобы не сболтнуть чего-нибудь лишнего, а заплетающиеся мысли и сжигающая нервы боль только осложняли эту задачу. Тем не менее, в какой-то момент сквозь окутавшую меня пелену пробилась удивительно трезвая и холодная мысль — я чересчур стойко держался под пытками, не скатываясь в слезливые мольбы, успешно контролируя собственные инстинкты и пытаясь дождаться хоть каких-то перемен. Организм как будто задрал болевой порог до немыслимых высот, позволяя мне терпеть, жить и думать. Возможно, таким образом адаптировалась моя аура. Возможно, сказался опыт работы с безумным мечником. Возможно, мне прямо сейчас помогала заработавшая на полную катушку регенерация. Как бы то ни было, но все это позволяло до последнего сохранять ускользающую надежду.
— Мы с тобой как следует поговорим, — между тем сообщил палач, делая аккуратный разрез на моем левом предплечье. — Любишь, когда тебе сдирают кожу? Вот и мы не любим, когда вы, твари, на наших баб и детишек охотитесь.
В другое время я бы с удовольствием пообщался со своим мучителем на тему рабства, моральных аспектов наемничества и коллективной ответственности за совершенные кем-то поступки, но тут моя кожа начала с выворачивающим душу хрустом отделяться от мышц, хваленая стойкость куда-то делась и меня накрыла долгая болезненная агония. В один из редких моментов просветления мне удалось повторить сценку с фиктивной попыткой создать атакующее заклинание, однако это стало единственным достижением — спустя еще десять или пятнадцать неимоверно долгих секунд сознание отключилось.
Затем последовала еще одна доза холодного душа, неумолимо вернувшая меня к жизни.
— Тварь… ты… хуже… любого из… нас…
— Надо же, как заговорил, — делано удивился мужик, берясь за плошку с водой. — Считаешь, что угонять людей в рабство правильно?
— Я… никого… не угонял…
— Это сложный вопрос. Ты убиваешь солдата, который мог бы защитить какую-нибудь женщину. Потом эту женщину уводят в рабство. И кто здесь виноват?
— Тот, кто увел… а-а-а! Сука!
— Виноваты вы все, — назидательно произнес не в меру разговорчивый мужик, продолжая обливать мою руку соленым раствором. — Но достать вас всех мы пока что не можем. Как ты себя чувствуешь?
— Тварь! Что тебе нужно, сука⁈
— Мне нужно понимание. Вижу, ты от него еще далек.
— Стой… стой…
— Не переживай, утром все закончится. Поговоришь с наместником, расскажешь ему все, что знаешь, а потом на костер. Видел когда-нибудь, как людей сжигают?
Я ничего не ответил, тяжело хватая воздух пересохшим ртом и пытаясь справиться с мучительной болью. Планы врагов были абсолютно понятны и логичны, противопоставить им я все еще ничего не мог, так что весь вопрос заключался в том, удастся ли мне дожить до того момента, когда палач выйдет из комнаты. И выйдет ли он из нее вообще.
— Убей меня. Просто убей. Скажешь, что я не выдержал, что лопнуло сердце…
— Нет-нет-нет, — возмущенно вскинул руки собеседник. — Что ты такое говоришь⁈ Тебя хотят видеть уважаемые люди, тебя хочет видеть простой народ. Нельзя лишать их такой возможности.
— У меня есть золото… спрятал его в камнях за городом… не хотел брать…
— И золото, и камни драгоценные, — понятливо кивнул мужик. — Знаем, знаем. Но не верим.
— Держи, сука!
На моих пальцах вспыхнуло несколько искорок, однако полноценная молния так и не родилась. Я отчаянно выругался, пару раз дернулся, после чего обмяк, изо всех сил стараясь заплакать. Глаза упорно отказывались тратить драгоценную влагу, но выдавить из себя несколько жалких слезинок мне все же удалось.
— Не реви, маленький. Реветь должны те, кого твои друзья уводят в рабство.
— Убей меня… просто убей…
— Ни за что, — покачал головой собеседник, отворачиваясь к камину. — Тебе не холодно?
Я увидел, что он снова взялся за какую-то железку, с содроганием вспомнил прикосновения раскаленного металла и всерьез задумался о том, чтобы использовать призрачный клинок. К сожалению, эта мысль была продиктована скорее отчаянием, чем реальной возможностью — двигать руками я не мог, а лезвие формировалось только в районе правого запястья и нанести им точный удар было неимоверно сложно. Вдобавок, любая неудачная попытка автоматически оттягивала завершение пыток и повышала бдительность противника.
— Пожалуйста, не надо. Я больше не могу.
— Конечно же, можешь, — с непоколебимой уверенностью в своей правоте ответил палач. — Вы ведь очень крепкие, твари. Живучие даже.
— Я… нет… сука!
На животе возник новый ожог. Не удовлетворившись этим, болтливый садист аккуратно разрезал почерневшую кожу, с силой дернул за один из краев и меня накрыло такой волной боли, что я в который уже раз потерял сознание. Как обычно, ненадолго.
— Просыпайся, маленький. Как думаешь, почему я еще не отрезал тебе яйца?
— Чтоб… ты… сдох…
— Дело в том, что яйца тебе отрежет наместник, — с воодушевлением сообщил мужик, внимательно изучая оторванный от меня лоскут кожи. — Представляешь? Наместник отрежет яйца, мастер Долон выколет глаза, а потом уже костер. Люди будут счастливы.
— Просто… убей… пожалуйста.
— Нм за что, маленький.
Пытка шла своим чередом, одна наполненная болью минута сменяла другую, но с течением времени смысл происходящего мало-помалу терялся — явно ограниченный в действиях истязатель не мог придумать ничего интересного, а для меня каждый новый ожог и каждая новая рана становились всего лишь ожидаемым продолжением бесконечного кошмара. Тело все еще дрожало от боли, из горла по-прежнему вырывались хриплые стоны, однако сознание неотвратимо скатывалось к границе безумия, не пересекая ее, однако игнорируя большую часть происходящего. Я упорно цеплялся за мысль о магическом кошельке, держал перед глазами образ черного клинка, но на большее меня уже не хватало.
Какое-то время мой враг старательно повторял одни и те же действия, однако в конце концов даже до него дошло, что лишние увечья абсолютно ничего не меняют.
—
