быть крайне серьёзным.
Разве мало было смеха во время процесса над Сократом, чем это всё закончилось, известно.
Поскольку женщина не могла выступать в общественном месте, защищать Аспазию взялся сам Перикл.
То ли Перикл терял в это время власть и авторитет, то ли годы сделали его сентиментальным, то ли были другие причины, но Плутарх и другие говорят, что Перикл, против обыкновения, был крайне взволнован, и, вероятно, менее красноречив, чем обычно.
Наверно, он понимал, как трудно опровергать, по сути, философские воззрения своего учителя, и от бессилия заплакал. Никто не видел Перикла плачущим:
«он бы не пролил столько слёз, если бы речь шла о его собственной жизни», – не без ехидства подметил Эсхил.
Возможно, судьи расчувствовались, когда увидели, как плачет этот отважный полководец и государственный муж, который всегда казался образцом сдержанности и самообладания. Плакать у греков не считалось зазорным, у Гомера даже герои плачут, не скрывая своих слёз. Но то слёзы героев, для которых плач почти космическое действо, а здесь плачет аристократ по происхождению и по манерам, человек, избегавший публичных проявлений своих чувств. Приходится допустить, что Аспазия была для него очень дорога, и он не мог допустить, что её подвергнут наказанию.
Аспазию оправдали, возможно, свою решающую роль сыграли как раз слёзы Перикла. А судьи, оправдав Аспазию, могли вволю посмеяться уже на Герпиммом, в непосредственности греков не упрекнёшь.
И после суда бесконечная череда комедийных пьес продолжали высмеивать Аспазию как распутную и продажную женщину, но исход суда должен был обрадовать Аспазию не меньше Перикла. Ведь ей грозило изгнание, если не смерть. А у неё было уже несколько дочерей, которым она дала имена муз, и сын Перикл, получивший имя своего отца.
После суда Аспазия несколько смирилась с ролью супруги-затворницы, шумные философские пиры в их доме больше не устраивались, хотя, скорее всего, наедине с Периклом, продолжала обсуждать государственные вопросы и даже давала советы.
История же донесла до наших дней такой факт.
Когда Сократа полушутливо-полусерьезно спрашивали, как воспитать хорошую жену, он без тени сомнения отвечал:
«Об этом гораздо лучше расскажет Аспазия!».
Аспазия в качестве жены, становилась, по словам великого греческого мудреца, образцом для подражания.
…на мой взгляд, мнение одного Сократа, перевешивает мнение демоса и всех комедиографов, вместе взятых…
Враги изнутри, а ещё больше извне (прежде всего спартанцы) не могли не воспользоваться тремя процессами против Перикла и они напомнили всем, что Перикл был из рода, над которым довлело проклятие и начали против него борьбу. Со всех сторон на Перикла сыпались обвинения и насмешки
…пожалуй, только Аспазия оставалась единственной отдушиной…
«многие друзья приставали к нему, многие враги грозили и обвиняли его, хоры пели насмешливые песни, чтобы его осрамить, издевались над его командованием, называя его трусливым и отдающим отечество в жертву врагам».
Перикл не сдавался и многие афиняне, которые до этого со злорадством смотрели на униженность высокомерного аристократа, встали на его сторону.
Но судьба – трагический Рок – не могла уже остановиться, продолжая наносить ему удар за ударом.
Сначала, когда Перикл снарядил полтораста кораблей и сам взошёл на триеру, произошло солнечное затмение.
Видя ужас и растерянность людей, Перикл попытался успокоить их. Он накрыл своим плащом кормчего и спросил окружающих:
«неужели в этом есть какое-нибудь несчастье или они считают это предзнаменованием какого-то несчастья».
Все согласились, что ничего необычного в этом нет, но вряд ли они успокоились, вряд ли отказались от мысли, что это грозное предзнаменование и оно направлено против Перикла.
Флот под командованием Перикла выступил в поход, добился успехов, на церемонии погребения погибших воинов, Перикл произнёс свою знаменитую «погребальную речь» во славу афинской демократии[414].
Но недовольство Периклом, несмотря ни на что, постепенно обретало всё большие размеры. Уже вскоре народ стал голосовать против Перикла, он был лишён должности стратега, и на него был наложен денежный штраф.
Ещё один неожиданный удар.
На Афины обрушилась чума. Конечно, «неожиданный» имеет своё объяснения, начиная с перенаселённости, скученности до санитарных условий, в которых жили люди в Афинах.
Но в то же время трудно отрешиться от восприятия происходивших событий как Рока, который безжалостно наносит «вождю демоса» один жестокий удар за другим.
…то ли за грех предков, то ли за высокомерие, то ли за святотатство, то ли за любовь к женщине, которая разрушала предустановленность жизни, то ли вообще без видимых причин…
Приведём, описанную Фукидидом[415] картину чумы в Афинах, чтобы яснее представить себе происходящее:
«Умирающие люди лежали друг на друге, где их заставала гибель, или валялись на улицах и у колодцев, полумертвые от жажды. Сами святилища вместе с храмовыми участками, где беженцы искали приют, были полны трупов, так как люди умирали и там. Ведь сломленные несчастьем люди, не зная что им делать, теряли уважение к божеским и человеческим законам.
Все прежние погребальные обычаи теперь совершенно не соблюдались: каждый хоронил своего покойника как мог. Иные при этом доходили до бесстыдства, за неимением средств.
Иные складывали своих покойников на чужие костры и поджигали их, прежде чем люди, поставившие костры, успевали подойти; другие же наваливали принесенные с собою тела поверх уже горевших костров, а сами уходили».
Фукидид описывает и то, как протекала болезнь и каковы оказывались её последствия. Сначала сильный жар, покраснение и воспаление глаз. Глотка и язык становятся кроваво-красными, а дыхание – нерегулярным и зловонным. Затем – насморк и хрипота, а после того как болезнь переходит на легкие, – сильный кашель. Больных мучили неутолимая жажда, кошмары и бессонница. Умирали они на седьмой или девятый день. А кто переживал этот срок, позднее умирал от истощения, когда болезнь распространялась на брюшную полость. И даже у выживших следы страшной болезни оставались на всю жизнь; они лишались пальцев рук и ног, половых органов, а иногда и зрения. Многие теряли память.
Смерть не обошла стороной и семью Перикла. Он потерял многих близких родственников и множество друзей. Сначала умерла его сестра, затем оба сына от первого брака, первым Ксантипп, вечно нападавший на Перикла, а через восемь дней второй сын – Парал.
Перикл старался не терять твёрдости, но когда хоронил младшего сына не смог удержаться и вновь разрыдался, второй раз в жизни.
В живых остался только сын Перикла и Аспазии, носивший имя отца, но по афинским законам не считавшийся афинянином. Когда-то, по инициативе самого Перикла, был принят закон, согласно которому полноправным гражданином афинского полиса считается только то, у кого родители афиняне. Теперь этот закон ударил
