Я вздохнул:
– Ну ладно.
И когда подошла официантка, я заказал овощное ло-мейн,[52]а Мелфорд – овощи в кляре.
– Я не слишком проголодался, – объяснил он.
– Тогда зачем мы сюда пришли?
Мелфорд пожал плечами:
– Ну, главным образом мне хотелось проверить, зайдет ли сюда женщина, которая за нами следит.
– Какая женщина?
– Та, что ехала за нами в «мерседесе», а теперь сидит за столиком позади тебя. Только не оборачивайся. Вообще-то в этом нет никакого смысла. Похоже, она сама идет сюда.
Действительно, к нашему столику подошла женщина. Она встала между нами и принялась смотреть то на одного, то на другого, словно выбирая, кого положить в корзинку для покупок. Она была довольно высокой, с темно-русыми волосами до плеч и мягкими чертами лица, которое некогда могло бы считаться воплощением женственности, но в современном мире казалось немного детским. Словно для того, чтобы смягчить это впечатление, одевалась она очень вызывающе: на ней были узкие розовые джинсы и почти прозрачная белая блузка, сквозь которую просвечивал черный лифчик.
– Ты что, не даешь ему есть рыбу? – Она взглянула на Мелфорда поверх солнечных очков, строго нахмурив брови. – Чего это ты не даешь ему есть, что он хочет? Разве можно так командовать друзьями?
На несколько секунд воцарилось молчание. В конце концов я решился его нарушить:
– Вовсе он мной не командует.
– Он что, тебя обижает? – Женщина посмотрела на Мелфорда. – Что это за хулиганство!
– Да ничего он меня не обижает! – возразил я, сам не вполне понимая, с чего это вдруг я защищаю Мелфорда перед этой женщиной, кем бы она ни была.
– Иногда людей обижают так, что они сами этого не понимают, – заметила она, а затем вновь обернулась к Мелфорду. – По-моему, человек сам имеет право решать, что ему есть, а что нет.
– Не согласен, – возразил Мелфорд, но голос его звучал приветливо. Когда я говорил «нет», мой ответ звучал враждебно и резко, будто я защищаюсь от нападения, а Мелфорд словно приглашал женщину присоединиться к нашей беседе. – Человек сам решает, стоит ли ему носить одежду, из-под которой видно белье, использовать или нет губную помаду. Мы можем сами решать, пойти ли нам в кино или принять участие в каком-нибудь дурацком соревновании по гольфу. Но если человек совершает некое действие, в результате которого страдают другие живые существа, – это уже вопрос морали.
Женщина взглянула на Мелфорда с хитрецой, но в то же время с уважением.
– А знаешь что? – сказала она. – Похоже, ты куда более любопытный тип, чем мне показалось сначала. Позволите присесть к вам за столик?
– С восторгом, – ответствовал Мелфорд.
Она села, положила очки в нагрудный карман своей прозрачной блузки и вместе со стулом слегка наклонилась вперед к Мелфорду.
– Меня зовут Дезире, – сказала женщина.
Они протянули друг другу руки, и Мелфорд бросил беглый взгляд на несколько линий, нарисованных на тыльной стороне ее ладони. Он аккуратно придержал ее руку таким движением, будто собирался ее поцеловать.
– Цзе? – спросил он.
Дезире кивнула, даже не стараясь скрыть удивление:
– Да, точно.
Мелфорд отпустил ее руку.
– Значит, ты собираешься порвать с прошлым?
Она попыталась сохранить невозмутимый вид:
– Думаю, да.
– Я тоже. – И с этими словами он скрестил руки на груди. – Так, значит, ты подумываешь, не стать ли тебе вегетарианкой?
– Вовсе нет, – возразила она. – Мое привычное меню вполне меня устраивает. А подумываю я о том, какое тебе, собственно, дело.
– Очень даже большое, – ответил Мелфорд. – Когда у нас на глазах совершается зло, мы должны попытаться его предотвратить или исправить. Молчаливо его отрицать, поздравляя себя с тем, что не участвуешь в нем, – недостаточно. Я считаю, что каждый из нас обязан противостоять злу.
По лицу Дезире пробежала темная туча. Сперва я подумал, что она разозлилась, но потом вдруг понял, что это была то ли печаль, то ли смущение или, скорее, сомнение.
– При чем тут вообще мораль? Разве животные созданы не для того, чтобы служить человеку? Так почему бы нам их не использовать?
Мелфорд взял со стола пустую чашку:
– Она ведь тоже существует, чтобы нам служить, не так ли? Ее создали для нашего удобства. А что, если я швырну ее об стену? Ведь мой поступок посчитают в лучшем случае невежливым, а скорее всего еще и агрессивным, антисоциальным и злым, и даже вредительским. Эта чашка существует для моего удобства, но это не значит, что я могу поступать с ней, как мне заблагорассудится.
Женщина пожала плечами:
– Звучит логично.
– Но не настолько логично, чтобы ты сменила свой рацион питания.
– Нет, не настолько.
Мелфорд обратился ко мне:
– Любопытно, не правда ли? Ты убедил собеседника в своей полной правоте, он с тобой согласился, понял, что есть животных нехорошо, но все равно не собирается менять свои привычки.
– Идеология? – спросил я.
– Вот именно.
– Ну ладно, ребята, а что вы вообще собираетесь делать сегодня? – поинтересовалась Дезире.
– Да так, всякие дела – то да се, – ответил Мелфорд.
Она склонилась поближе к нему:
– А если конкретнее?
Он тоже склонился к ней ближе, и на мгновение мне показалось, что они сейчас поцелуются.
– Не могла бы ты объяснить мне, почему я должен ответить конкретнее?
– А потому. Я очень, очень любопытная особа.
– Настолько любопытная, что хотела бы попробовать отказаться от животной пищи?
– Нет, не настолько.
Мелфорд слегка отодвинулся, а затем протянул руку и коснулся черных отметин, которые Дезире начертила на своей ладони.
– Ты можешь пытаться убедить себя, что твои действия – ничто по сравнению с соотношением сил во Вселенной, но ты сама знаешь, что это не так. Сколько можно закрывать глаза на зло, творящееся у тебя под боком, только потому, что так легче и удобнее? Ты способна на большее.
Женщина отдернула руку, но не слишком резко. Казалось, слова Мелфорда вызвали в ней не возмущение, а замешательство или удивление.
– Ты меня не знаешь! Ты понятия не имеешь, кто я такая.
По лицу Мелфорда пробежала тень улыбки.
– Может быть, и так. Но мое шестое чувство мне кое-что подсказывает.
