тоже, полагаю, власть и сила, как он сам это понимал. Однако очень сомневаюсь, что дар Нексуса пришелся ему по вкусу.
— Да, этот плод отравлен. Рад, что вы понимаете, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
— Вы меня проверяете?
— Мы же на экзамене, разве нет? — хитро улыбнулся Павел Петрович.
— Я думал мы на прогулке…
— Что вы, мы сейчас сидим в кресле и просто пьем чай! А это… всего лишь продукт деятельности нашего мозга. Кстати, вы видите женщину в красном?
— Нет… — и я оглянулся, но так и не смог понять, о ком это он.
— Во-о-он она, — кивнул Павел Петрович, на вдруг появившуюся незнакомку на лавочке.
Черноволосая красавица была и вправду одета в легкое красное платье и, казалось, кого-то ждала.
— Кто она?
— Вы еще не догадались? Подождите и все увидите. Это то, ради чего я и собирал все эти утерянные воспоминания.
Мы приблизились, и тут женщина подняла глаза, но нет, не на нас, а на девочку, которая топталась на месте и хлюпала носом. Только натолкнувшись на взгляд незнакомки, малышка выпустила куклу и неуверенно подошла к ней.
Женщина поднялась и протянула девочке руку. Та, слегка дрожа, вложила свою ладошку в ее, и они ушли.
— Это нексонианка?
— Именно. Одна из самых первых, которые ходили по нашей планете инкогнито. В те времена, когда человечество еще было слишком беспечно.
Я подошел к кукле и попытался ее поднять, но моя рука прошла насквозь.
Интересно… Кукла была как две капли воды похожа на женщину, с которой теперь шла девочка. Это что же получается, кукла и ее хозяйка поменялись ролями?
Наконец, мы добрались до конца улицы и вышли на широкую площадь — на другой стороне раскинулась зубчатая крепостная стена из красного кирпича. По левую руку возвышался гигантский собор с кучей разноцветных куполов, а по правую гостей встречал не меньших размеров красный дворец, замыкающий площадь. И вокруг по-прежнему не продохнуть от народу.
— А это и есть тот самый Кремль? — спросил я, оглядывая диковинную постройку, на башнях которой краснели звезды.
Последние меня заинтересовали больше всего.
— Да… — кивнул Павел Петрович. — Красивый, не так ли? Нынче это самое опасное место на Земле, или одно из самых опасных. Видели это чудо света очень немногие ликвидаторы. Еще меньше тех, кто умудрился вернуться живым.
Ага, и мой отец с Василием, походу, одни из этих счастливчиков.
Мы замолчали, а я продолжил рассматривать звезды. И одну из них украл отец с Зубром?
Блин, как они умудрились? На одну из этих башен и в мирное время хрен залезешь, а они тащились на самый верх под бдительным оком нексов и еще черт знает каких опасностей?
Зубра нужно расспросить обо всем и как можно быстрее, и пусть только попробует не ответить!
Тем временем, Павел Петрович двинулся через людную площадь. Незнакомка с девочкой шла чуть-чуть впереди нас.
— Я гляжу, вы от звезд и глаз не отводите, Евгений, — ухмыльнулся Павел Петрович. — Лучше забудьте о них. Это химера.
— В смысле?
— В смысле неосуществимая и крайне опасная мечта, за которую отряд вашего отца страшно заплатил. Сам он вернулся невредимым, но многие ребята погибли, а Зубр поплатился ногой, когда попытался закрыть Михаила Александровича от настоящей Химеры. Да и со звездой не сложилось, — для двоих этот артефакт оказался слишком мощным, а большая часть силы просто растворилась, не успели они дотащить звезду до безопасного места.
— Печально… Но они же стали сильнее?
— Да. Ведь в звездах находятся океаны силы, сравнимые, наверное, только с Белой Сферой — крайне редкого и очень опасного артефакта. Признаюсь, что мне самому в свое время страшно хотелось залезть на одну из башен и украсть звезду, чтобы сразу и быстро обрести невиданную мощь. Но я вовремя понял, что это дело гиблое. История с вашим отцом — тому подтверждение.
— Что, куда более гиблое, чем лезть на Нексус за Сферами?
— Да, — кивнул ректор. — Эти звезды светят там явно не для красоты, и один взгляд на них заставляет Осколок… волноваться. В итоге внеочередной Прорыв, и лишние жертвы. Я надеюсь, вы не собираетесь повторять подвиги вашего отца?
— Не в моих правилах рисковать жизнью своих союзников.
— И правильно. Тогдашний ректор был человек мягкий, да и заступничество Императора сыграло свою роль. Ваш отец был прощен, а звезду отволокли на вершину той самой башни, в которой мы сейчас изволим пить чай. Видали?
— Уж ее сложно не заметить. Она до сих пор светится?
— Да, в нее же вставили лампочку, — хохотнул ректор. — А так это просто пустая стекляшка. Кто-то называет ее символом воли и смелости. Но я предпочитаю называть ее символом излишней самонадеянности. Ваш отец успешно сочетал в себе и то, и другое. И, уж простите, я совсем не удивлен тем, как он кончил свои дни.
— А это что? — спросил я, когда мы подошли к пирамидальному зданию почти у самой стены Кремля.
Прямо над входом желтела надпись из пяти букв, но вот, как я не бился, так и не смог ни черта разобрать.
— Не трудитесь, — посмотрел на меня Павел Петрович с усмешкой в глазах, — детский мозг запоминает лишь образы и ситуации. Читать он в таком юном возрасте пока не обучен, поэтому такие мелочи, как текст, зафиксировать невозможно. А перед вами склеп, и в нем лежит один из вождей старого мира. Но это неважно. Все, что было до Нексуса — неважно.
И он обвел рукой всю площадь, и вслед движению его ладони площадь начала меняться. Потемнело, краски поблекли, наверху зажглись огни, которые медленно и неотвратимо пересекали небосвод…
— Да, именно так началось Вторжение.
Но картинка изменилась лишь на мгновение. Я моргнул, и снова все пришло в норму. Вернулись свет, тепло и радость.
— Все, что вы видите вокруг — это тысячелетние ценности старого мира, Евгений, — продолжал лекцию Павел Петрович. — За каждым памятником, куполом и зубцом Кремля и даже телом вождя — множество идей, жертв, сомнений, реки крови и новые надежды. Даже думать о том, чтобы тронуть тут что-нибудь хоть пальцем было кощунством. Но… времена меняются.
— От этой площади что-то осталось?
— Конечно, — кивнул ректор. — И много. Но я готов испепелить
