Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
в это время происходило какое-то странное перемещение публики. Как во время спортивных праздников, когда готовится выступать массовка со всякими там флажками или щитками.
Когда отец, наконец, уселся, а в аудитории установилась относительная тишина, председатель объявил:
— Я рад сообщить, что Роману Ильичу Мещерскому, которому вчера исполнилось сорок пять лет, восемь из которых он является заведующим кафедрой, присвоено звание заслуженного профессора. Разрешите от имени …
Но закончить ему не дали, потому что «массовка» встала, подняла вверх цветы и заорала:
— По-здра-вля-ем Ро-ма-на Иль-и-ча! Ура-а-а-а!
Председатель пытался что-то сказать, размахивал какой-то папкой и, очевидно, призывал всех к спокойствию. Но не тут-то было! Почти все ринулись вниз и попытались сунуть в руки ошалевшего от неожиданности отца или хотя бы уложить на зеленое сукно стола целые снопы разнообразных представителей цветковой флоры.
Довольный Стоян сидел, откинувшись на спинку сиденья и скрестив руки на груди.
— Гляди, отрок, приблизительно так приветствовали фараонов перед бальзамированием…или после?
— Сплюнь через плечо! Ты соображаешь, что говоришь?! Тебе надо в пато…анато…ну, не с живыми людьми работать!
— Научись прежде умные слова выговаривать, нахал суеверный.
Председатель Ученого Совета в это время уговаривал всех отойти от стола:
— Ну, нельзя же так всем сразу! И посуду найдите, куда цветы ставить. Это же просто неприлично!
Какие-то доброхоты уже тащили в аудиторию здоровенные фаянсовые кружки с носиками литра на два, стеклянные колбы, а один чудак приволок аквариум.
Потом Председатель дуэтом с дамой-секретарем призвали всех занять свои места в аудитории и соблюдать тишину.
Бледный отец слегка сполз под стол и стал в верхней части туловища почти такого же размера, как нормальные люди среднего роста.
— Итак, — объявил Председатель. — Я зачитаю официальный поздравительный адрес от нашего факультета.
— «Щас» прочтет, что Александр Петрович написал, — прокомментировал Стоян. — Если не подавится.
— Почему вдруг он должен подавиться? — удивился я.
— Потому что ЭТОМУ красавцу такого не писали и не напишут.
Но тут Стоян ошибся. Председатель очень выразительно все прочитал. И выглядел он очень даже неплохо. Приблизительно одного с папой возраста, модная короткая стрижка, легкая седина на висках. И одет стильно. В оранжевой рубашке и галстук оранжевый с черным. По-моему, именно из-за этого он Стояну и не понравился. Стойко думал, наверное, что один здесь будет «впереди планеты всей», а остальные явятся в черных пиджаках середины прошлого века и в порыжевших от домашних стирок белых рубахах с пуговицами на манжетах. Хотя, надо признаться, в первых рядах и такие старички сидели.
А Председатель в это время пел отцу дифирамбы и декламировал пожелания.
«…покорены Вашей человечностью, истинной интеллигентностью, глубоким умом..»— доносилось до меня.
«Пусть Вас радуют не только неизбывный интерес к кристаллизации идей на экране монитора, но и уют семейных вечеров …». В этом месте Стоян явственно хрюкнул, и я постарался отодвинуться от него подальше.
Потом предполагалось, что папу должны были приводить в умиление «римские палаццо, палермский капуччино, лондонские туманы и…хельсинская брусчатка…»
Пожелания студентам вообще отдавали чистой утопией. Им предлагалось любить папины лекции больше каникул, сдавать экзамены с первого раза, радуя любимого преподавателя «полученными знаниями и благодарными взглядами».
А на несчастных сотрудников возлагались обязанности приводить в восторг своего заведующего животворными идеями, работоспособностью, энергией и благородством.
Отец, выслушав этот поздравительный коктейль, вылез из-за стола, едва не опрокинув его со всеми букетами, склянками и бумагами, которая дама-секретарь пыталась спасти, прижимая их к зеленому сукну своей крутой грудью. Я постарался не смотреть на этот ужас, опустив голову на согнутые в локтях руки и закрыв глаза.
— Ты что изображаешь здесь дохлого куренка?! — возмущенно зашипел Стоян. — Не каждому дано услышать такой панегирик в честь собственного отца при его жизни! Впрочем, об этом еще рано…гм. До понедельника мы, кажется, дотянули. Дожить бы теперь до вторника…А ты слушай давай!
Я ткнул его локтем в бок, но ответной реакции не последовало.
Хорошенькое дело «слушай»!
Что я — враг отцу своему!
Может кто-то от такого поздравления просто таял бы, как мороженое на сковородке. Но для папы вот так сидеть в президиуме — это же инквизиторская пытка вроде «испанских сапог» или пыточного кресла с гвоздями.
Зато Стоян в таких случаях вполне оправдал бы свое имя.
Он очень стойкий, и похвалой его с ног не собьешь. Если папа скажет ему «ну, ты, Стойко, молодец», он долго будет за ним ходить и, как бы в шутку, просить:
— Рома, скажи, скажи еще раз, какой я молодец!
Шутить то он как будто бы шутит, но в глубине души, я уверен, мурлычет от удовольствия, как кот, которого за ухом чешут.
Я думал после чтения этого ужасного адреса и папиной ответной речи все окончится. Но не тут то было. Отца стали поздравлять от своего имени отдельные личности!
Стоян веселился во всю.
— Слушай! На следующем празднестве нужно предложить потенциальным поздравителям объединяться в хоровые коллективы. Секс…теты, например. Ты заметил, какие здесь голосистые дамы!
— Стоян!!!
— Ну, что ты разволновался? Я же не «Про это». Просто сократится время, отведенное на официальную часть.
Роман меньше мучиться будет.
Я вскочил и сделал попытку уйти, но с одной стороны наш ряд упирался в высокий бортик, а с другой Стойко затыкал его как пробка. Пришлось сесть.
Тут все почему-то притихли.
В первом ряду встал худой сутулый человек с гривой длинных седых волос, откашлялся, как-то по особому, царственно что ли, вскинул голову и начал говорить:
— Заслуженный профессор…гм… в отдельном, так скажем, научном подразделении…гм…это что-то новое. Напоминает «коммунизм в отдельно взятой стране».
Сорока пятилетие тоже…гм…не юбилей. До него нужно еще прожить 5 лет…
В аудитории послышался тихий ропот.
— Я имею ввиду СВОЙ преклонный возраст, господа.
Старик медленно повернулся и оглядел присутствующих. У него было узкое треугольное лицо.
Верхом на длинном птичьем носу сидели очки, смахивающие на пенсне.
— Но я рад присутствовать, как говорится, здесь и сейчас.
После этого он принял прежнюю позу и продолжил свою речь, предварив ее легким поклоном в сторону отца.
— Роман Ильич! Я помню вас подростком рядом с вашим отцом, выдающимся российским эпидемиологом Ильей Платоновичем Мещерским, потом своим студентом. И, надо отметить, вы доставляли мне много хлопот, хотя об этом не догадывались. Я впервые стоял за преподавательской кафедрой, а вы задавали мне слишком много вопросов. Иногда, скажу по правде, я радовался, если вы не приходили на занятия. Однако, ваши вопросы не давали мне скользить по поверхности своего предмета. Теперь могу признаться, что уже тогда мы учились
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
