class="p1">– Я не хочу. Я хочу переехать жить на Кубу. Погонять на велосипеде по всей Южной Америке…
– И я, – добавил Онегин. – Я влюбился в этот мир и не сильно расстроюсь, если не смогу стрелять. К тому же, я не могу оставить Мэл, а если ещё удастся уговорить остаться Володю, я уверен, он будет рад другой жизни…
Последнее предположение Онегина вызвало у всей команды дружный скепсис.
– А я вот домой, – сказал Тёркин. – У нас там война закончилась, мирное время, да и засиделся я…
– Я, честно говоря, не знаю, – задумчиво проговорил Саша. – Вы все уйдёте, а я не хочу оставаться один. Без вас в этом мире меня вряд ли будет что-то держать. Но я подумаю ещё.
Муму вопросительно посмотрела на Чичикова.
– А вот со мной, мои дорогие, нам придётся решать всё в ближайшее время, – грустно и серьёзно произнёс Некромант. – Солоха и Панночка были насильственно убиты. Вий тоже, скорее всего, не захочет добровольно уходить. Эти смерти испортят любовь читателей к Николаю Васильевичу.
– К чему ты клонишь? – непонимающе спросил Онегин.
Чичиков развёл руками.
– Если нам нужно избавиться от Вия, то, полагаю, мне придётся добровольно-принудительно уходить.
– То есть – «уходить»?! – воскликнул Чацкий. – Куда?
– В свой мир.
– А почему ты не можешь уйти после того, как мы уничтожим Вия? – не унимался Малыш.
– Уже нарушили всё, – сказала Муму. – Ещё одна смерть насильная, и Гоголя произведения будут так же не любить, как и Толстого.
– А сколько всего было стёрто персонажей Гоголя? – заинтересовался Онегин.
– Андрий, Солоха, Панночка, – перечислил Чичиков. – Если ты и Владимир будете стёрты, Пушкину тоже не повезёт. Ведь ваших предшественников, Дубровского и Германа, обоих стёрли. У Роди похожая ситуация. Поэтому хоть кто-то должен вернуться добровольно.
– Хорошо, – Печорин пожал плечами, – сбросишь свою силу, как малолетка напряжение, и останешься с нами обычным человеком.
Чичиков улыбнулся.
– К сожалению, я так не смогу. Я призван в человеческое тело. Роману было сорок пять лет, когда я занял его тело. Боюсь, что тело без моей силы тут же состарится до своего настоящего возраста. А до ста с лишним лет люди редко доживают. Да и не жизнь это уже особо…
Все притихли. Чичиков с деланой беззаботностью потянулся к тарелке с шашлыком, однако всеобщее гробовое молчание не дало ему приняться за еду как ни в чём не бывало.
– Да ладно вам! – попытался он приободрить друзей. – Есть и хорошие новости! Я оставлю вам свои волшебные камни. Если получится, хотя бы разок я пришлю весточку о том, как там на той стороне. Некромант я или где?
Никто из присутствующих не разделял энтузиазма Чичикова, но он не отчаивался.
– Тогда, Паша, начинай закрывать человеческие хвосты, – посоветовала Марго. – И мы отправим тебя обратно. Прикончим Вия и Чёрного Человека, а с остальными разобраться не составит труда. А когда всё закончится, мы сами определим свою судьбу. Конечно, если нашего добровольного возвращения не будут требовать обстоятельства.
– Да, – поддержал Тёркин, – я согласен с Марго. Будем надеяться, что Вий и Чёрный Человек будут единственными, кого нам останется стереть.
***
На первые майские праздники Мэл попросила не беспокоить её. За месяц до сдачи ОГЭ девочка наконец решила начать готовиться. И литература, и обществознание – два предмета по выбору – шли на удивление легко. Почему после событий почти уже минувшего учебного года литература у Мэл не вызывала особых проблем, было понятно, а большую часть незнакомых терминов из обществознания девочке разъяснил Родион. Он же последний месяц помогал Маше выиграть дело против одноклассниц, а попутно пересказывал ей весь курс правоведения и социологии.
Ольгу вместе с подругами из школы отчислили. Кроме того, девушкам пришлось заплатить Мэл приличную сумму компенсации за физический и моральный ущерб. Маша решила, что отложит эти деньги: пусть дожидаются её поступления в вуз. В поступление на бюджет при своей подготовке девочка особо не верила.
Маша всё ещё скучала по Виолетте, но всё равно не хотела начинать общение первой. Сама Виолетта также не спешила делать шаг к примирению, поэтому всё их взаимодействие сводилось к тому, что в сети Мэл встречала рассказы Виолетты, а Виолетта стихи Мэл. Обе они гладили курсором мышки значки сердечка, но лайки никто не ставил. Из принципа.
Что касается Мэл, она стала выкладывать свои песни в сеть, потому что ей посоветовал Олег. И, по мнению девочки, это был тот самый случай, когда если где-то что-то убыло, значит где-то что-то прибыло: после громкой истории с дракой юноша выражал Маше всяческую поддержку: звал на репетиции своей группы, там просил её тоже что-нибудь спеть и постепенно возвращал ей веру в себя.
Когда дело дошло до приглашения на свидание, Мэл настолько перепугалась, что поняла, что ей нужен совет. Однако подруг у неё больше не было, а к маме с таким вопросом девочка ни за что бы не пошла, поэтому попросила подготовить её к свиданию «и внешне, и внутренне» Маргариту. Женщина была удивлена такой просьбе, но ничего против не имела, к тому же Мэл и так часто заходила в гости, пока в квартире гостил Родион.
Первым делом Марго взяла Мэл практически за шиворот и повела по салонам красоты. Заставила перекрасить волосы в адекватный цвет (ярко-рыжий), привела в порядок обгрызенные ногти и добавила в гардероб платье и туфли. Маше, разглядывающей себя в зеркало, казалось, что выглядит она максимально нелепо. Однако, когда она первый раз появилась в таком виде перед Онегиным, тот какое-то время не находил, что сказать. Он воспринимал Мэл как сестру, друга, часть команды, но уж никак не девушку. К тому, же красивую девушку. И когда эти мысли посетили его, он на миг смутился.
***
Вечером Маша вошла в квартиру Марго, светясь от счастья.
– Ну, как всё прошло? – поинтересовалась, не отрываясь от маникюра, Маргарита. Она старалась казаться равнодушной, поскольку считала, что многоопытной взрослой женщине не пристало интересоваться личной жизнью подростков, однако после той помощи, которую Ведьма оказала Мэл, женщина чувствовала себя причастной к происходящему, и ей было любопытно.
– Это… это было просто волшебно! Мы гуляли по набережной, он такой начитанный, такой… такой замечательный, он читал мне стихи! Весь вечер читал Бродского! – задыхаясь от переполняющего её восторга, затараторила Мэл.
С кухни послышалось невразумительное «Ляяяя…», принадлежавшее Чацкому.
– Серьёзно? Это же нельзя читать! Это же какофония звуков! Где вы там поэзию усмотрели?! – голос Малыша был несчастен.
– Ты ничего не понимаешь, в тебе нет ни капли романтичности. А там, там про чувства, про образы… Такие,
