воссоздать творение Николая Бруни в бронзе! Что и было исполнено к праздничному июньскому дню 1999-го.
Бронзовый Александр Сергеевич занял своё почётное место на одной из центральных площадей Ухты. На пьедестале, на мраморной доске, высечена надпись: «Памятник А.С. Пушкину создал в 1937 году Бруни Николай Александрович (1891–1938). Безвинно репрессирован и погиб в Ухтпечлаге». Правда хоть и запоздало, но восторжествовала!
Детище Николая Бруни – какой тайный смысл, непонятый палачами, несло его творение?! Ведь памятник Пушкину в Ухте, такой же «столице» ГУЛАГа, как Кемь и Соловки, Минусинск, Нарым и Попов остров, – памятник всем безвинно пострадавшим в годы чудовищных репрессий. И прежде всего правнуку поэта Александру Мезенцову, двадцатилетнему московскому студенту, брошенному по ложному обвинению в северные лагеря и погибшему в расцвете лет…
Изваянный в неволе памятник поэту-вольнолюбцу. Что может быть парадоксальнее?! О, как терзался Пушкин, зная, что, сосланный царской волею в сельцо Михайловское, не может свершить то, о чём грезилось: не волен ехать в чужие края, не волен видеться, говорить с милыми его сердцу людьми! Как негодовал ссыльный поэт, как печалился!
Я неволен, как на привязи собака…
Рискну навлечь на себя праведный гнев пушкинистов. И всё же что такое неволя и ссылки поэта в сравнении с тем ужасом, что довелось претерпеть его правнуку и тысячам подобных ему страдальцам?!
Пушкин… за колючей проволокой! И это отнюдь не изощрённая метафора, рождённая в исступленном уме, а страшная реальность: памятник поэту созидался в исправительно-трудовом лагере, и весьма суровом!
…Мгновение, когда спало с бронзового монумента белое покрывало, стало незабываемым для жителей Ухты: казалось, весь город собрался тогда на торжество! Приехали издалека и желанные гости: дочь скульптора Алла Николаевна, внуки… Будто сбылись поэтические надежды художника:
Но если мы уроним стяг —
Его поднимут наши дети.
Вот они, те неизъяснимые фантастические «сближения», что любил подмечать Пушкин. В тот знаменательный день цветы к монументу возложил наследник поэта Сергей Александрович Данилевский, далёкий внук Пушкина с тремя благородными «пра». Геолог по профессии, к тому времени он давно обосновался в Ухте, считая её для себя малой родиной.
Восстановленный памятник Пушкину работы Николая Бруни в Ухте. Современный вид
Надо отдать должное горожанам: фрагменты старого памятника не выбросили, как ненужный хлам. Нет, они стали экспонатами Ухтинского историко-краеведческого музея, быть может, самыми дорогими и самыми печальными.
Памятник Пушкину – творение ссыльного Николая Бруни, – возрождённый стараниями реставраторов (по слепкам и старым фотографиям), обратился символом северного российского города.
«И прежний сняв венец, они венец терновый, увитый лаврами, надели на него…» – потрясённый смертью Пушкина написал его младший собрат Михаил Лермонтов. Знать бы ему, каким иным провидческим смыслом исполнятся те горькие строки через столетие!
Невероятная магия пушкинского памятника в Ухте. Стоит пристально вглядеться в него, и покажется на миг, будто бронзовая курчавая голова поэта увенчана… венцом. Нет, не из лавровых ветвей. И не из библейского терновника. Но из колючей лагерной проволоки.
Фонд Достоевского
«Непостижное уму»
Пушкин есть пророчество и указание.
Фёдор Достоевский
На перекрёстках
Без Пушкина, верно, не было бы и Достоевского. Он кумир его детских и юношеских лет. Оба они – поэт и писатель – москвичи по рождению.
Когда 30 октября 1821 года в Москве, во флигеле Мариинской больницы для бедных, появился на свет мальчик, наречённый Фёдором, Александр Пушкин был далеко от Первопрестольной, на юге России, в Кишинёве. Уже познал он славу певца «Руслана и Людмилы», уже легли на листы наброски «Бахчисарайского фонтана» и «Братьев-разбойников» – поэтическим замыслам тесно в молодой кудрявой голове. Поэт увлечён заветной мыслью: он рвётся на войну – сражаться за свободу Греции. Желание столь яркое, что в письме его знакомца упоминается «новость»: будто «кишинёвец… ускользнул к грекам». И он влюблён. Страстно влюблён в гречанку Калипсо Полихрони, чьи яркие и резкие профили мелькают на страницах пушкинских рукописей.
А в метрической книге церкви Петра и Павла в те дни появилась запись: «Родился младенец, в доме больницы бедных, у штаб-лекаря Михаила Андреича Достоевского, сын Фёдор».
…При жизни Фёдору Достоевскому с Пушкиным встретиться не довелось: слишком уж велики были и возрастной, и социальный разрывы! Но известно, что ещё подростком Достоевский прочитал «Пиковую даму», увидевшую свет в 1835-м, на страницах «Библиотеки для чтения».
Грядущий – 1836 – год стал горестным в жизни двух русских гениев: фатальная параллель пролегла в их судьбах. И Надежда Осиповна Пушкина, и Мария Фёдоровна Достоевская, обе матери, тяжело занемогли в тот год.
Считается, Надежда Осиповна не слишком баловала лаской и вниманием детей, особенно старшего сына Александра. Всё это, уже традиционно, многочисленные биографы поэта вменяют ей во грех. Стоит, однако же, перечесть её письма к детям (составляющие ныне целые тома!), в особенности к дочери, чтобы понять, сколь удивительно доброй и самоотверженной матерью была Надежда Осиповна. Да и душевных потрясений на её долю выпало с лихвой: из восьми рождённых ею детей пятеро (четверо сыновей и дочь) умерли в младенчестве и в раннем детстве.
Почему-то забывается одно весьма важное свидетельство – строки из письма Софьи Дельвиг, жены лицейского друга поэта. В мае 1827 года она пишет приятельнице: «Я познакомилась с Александром, – он приехал вчера, и мы провели с ним день у его родителей. Надобно было видеть радость матери Пушкина: она плакала как ребёнок и всех нас растрогала».
Сыновнюю преданность Александра Надежда Осиповна сумела оценить лишь в последние годы жизни, омрачённые тяжёлой болезнью, и горько сожалела, что не смогла сделать это раньше… «Я могу сказать тебе, дражайшая моя Ольга, что моя болезнь очень была серьёзна; я много беспокойства причинила твоему отцу, как и Александру», – жаловалась она дочери в марте 1835-го. А в другом письме, датируемом маем того же года, Надежда Осиповна признавалась ей: «Я разлюбила Петербург и боюсь ехать этот год в Михайловское, быть может, это предчувствие. Впрочем, пусть будет, как захочет Бог, да свершится Его воля».
Незадолго до кончины матери поэта приехавшая её навестить Анна Керн вспоминала: «Она уже не вставала с постели, которая стояла посреди комнаты, головами к окнам; они (Пушкины, поэт и Натали. – Л.Ч.) сидели рядом на маленьком диване у стены, и Надежда Осиповна смотрела на них ласково, с любовью, а Александр Сергеевич держал в руке конец боа своей жены и тихонько гладил его, как будто
