Это был какой-то заколдованный круг. Мне отказывали все подряд. Я уже не упоминал Галапагосы, а прозрачно намекал о прогулке по океану – безрезультатно. У меня создалось ощущение, что владельцы яхт отказывают мне именно по каким-то внешним признакам: они сначала внимательно осматривали меня с ног до головы, а потом, не дослушав просьбу, отрицательно качали головой и повторяли почти одно и то же: «Нет, не могу. Яхта не готова к выходу в море».
Я прошел по набережной всю гавань, пока не закончился мачтовый частокол. Там меня увидела группа смуглых девушек в пестрых сарафанах и купальниках. Одна из них увязалась за мной. Она ничего не говорила, шла молча, бесшумно ступая по горячему асфальту босыми ногами и глядя на меня голодными глазами. Когда я останавливался, она замирала в нескольких шагах от меня, и в ее застывшей позе угадывалась готовность дать стрекача.
Дик спал, лежа на коробках и прикрыв голову панамой. Рядом с ним стояла недопитая бутылка рома. Я приподнял мешок с крупами и посмотрел на стратегический запас спиртного. Он здорово истощился за то время, пока я ходил по причалу.
– Иди домой! – ласково сказал я девушке и только сейчас рассмотрел ее как следует.
Она была тонкой, изящной, но низкорослой, как подросток. Может быть, это и был подросток, правда, на ее лице уже успели отпечататься следы грубых матросских кулаков, алкоголя, табака и бессонных ночей. Девушка повернулась, сделала несколько шагов и села на кнехт напротив, выставив свои смуглые поцарапанные коленки.
– Ну? – пробурчал Дик, когда я растолкал его. Не открывая глаз, он сел, напялил на голову сомбреро, поковырялся пальцами в нагрудном кармане рубашки, вытащил сигарный окурок и сунул его в рот.
– Бесполезно, – ответил я, садясь с ним рядом.
Солнце опускалось за лес на противоположной стороне реки. Дневная жара пошла на убыль. Небо замусорили тучи чаек, и оно стало напоминать мою душу: хотел навести порядок и все вычистить, да не мог.
Глава 32
Мы ужинали втроем: я, Дик и худенькая бродяжка. Мы с вакуэро сами напоминали бродяг, потому что нашей крышей в эту ночь стало звездное небо с Южным Крестом в зените, но девушка все равно прибилась к нам, как бездомная собачонка – у портовых девушек, как и у дворняжек, дом там, где кормит хозяин, даже если он хозяин на пять минут. Мы с Диком отрывали куски лепешки и отрезали от большого куска копченой говядины тонкие ломти и по очереди протягивали Нике – так она назвала себя. Она ела жадно, с двух рук, то и дело поправляя тощую черную челку, которая все время падала ей на глаза. Ее загорелые, насквозь пропитанные солнцем руки в сумерках казались черными, и лишь тонкий налет высохшей морской соли отливал призрачным инеем.
– Моряки туда не плавают, – рассказывала Ника, часто замолкая, чтобы проглотить очередной кусок. – Года два или три, как не плавают. Боятся. Про этот остров слухи разные ходят.
– Какие слухи? – спросил я.
– Разные, – уточнила девушка. – Говорят, что там живут сектанты и у них есть обряд: они режут себе вены, спускают в большой чан кровь, а потом пьют ее, передавая чан по кругу. А еще…
Голос ее стал тише и сошел на шепот. Оглядевшись по сторонам, Ника продолжила:
– А еще говорят, что на острове живут рыбы-женщины. В полнолуние они выходят из воды, взбираются на яхты и суда, которые причалили к острову, и превращают моряков в белых червей, а потом поедают их.
– Почему именно в белых? – спросил я.
– Не знаю! – пожала плечами Ника. – Так говорят.
– Вранье! – излишне бодрым голосом произнес Дик, нанизывая на конец мачете кусок мяса.
– Никакое не вранье! – заступилась за свои легенды девушка. – Все знают, что там пропадают яхты! Сколько уже было случаев, когда матросы заходили на остров за водой и не возвращались. Меня много раз брали с собой китобойцы. Так, однажды мы на «Либерии» прошли мимо Комайо в нескольких милях. Ночью! Вот я страху натерпелась!
– Что же тебя, интересно, испугало?
– Горящие глаза белых червей! – с суеверным страхом ответила девчонка. – Остров темный, похожий на голову утопленника с водорослями вместо волос, а на нем красными углями глаза червей горят!
– Слушай ее больше! – вмешался Дик.
– А ты не видел, так и не говори! – рассердилась Ника.
Чем больше я слушал ее бредни, тем больше мне хотелось попасть на остров. Мало того, что он был окутан матросскими легендами и слухами, так в них окунулась Анна и в моих глазах сама стала источником тайны.
– А зачем вам туда надо? – спросила Ника.
– Мы ученые, – ответил я. – Биологи.
– И зоологи тоже, – добавил Дик, поднес бутылку к глазам и поплескал оставшимся в ней ромом.
– Понятно, – поверила Ника. – Значит, будете исследовать зверей?
– Ну да, – кивнул Дик. – Зверей, червей и прочую гадость.
Ника задумалась, встала с ящика и сказала:
– Я попробую вам помочь. Здесь у меня много друзей, может быть, я кого-нибудь уговорю.
– Правильно! Иди, иди с богом! – кивнул Дик, не расслышав ее слов.
Наша ночная гостья неслышно растворилась в темноте. Я сел на ящик с бутылками, опустил голову на мешок с гречкой и уставился в черное небо. В белом напылении созвездий мне виделось очертание острова, похожего на голову утопленника, на которой вместо волос росли черные водоросли, и в них кишели отвратительные белые черви с красными, как угли, глазами, и голова приближалась ко мне, покачивалась, и я уже почувствовал запах водорослей и гнилой рыбы, и черви, почуяв добычу, приподняли свои холодные кольчатые тела, зашевелились, издавая тихий резиновый писк, и я вытянул вперед руки, чтобы оттолкнуть от себя эту мерзость, как вдруг весь мир пошатнулся, и теплый асфальт хлопнул меня по плечу, накрыв, как одеялом…
– Ты чего? – тряс меня за плечо Дик.
Кажется, я уснул и свалился с ящика. Проверив первым делом, на месте ли револьвер, я поднялся на ноги и огляделся.
Светлый круг, образовавшийся на причале от тусклого фонаря, пересекла тонкая бесшумная тень. Я увидел Нику. Она шла к нам, размахивая руками и растопырив пальцы, чем-то напоминая рисунок греческого атлета на древней амфоре. Приблизившись, девушка взяла меня за руку и шепнула:
– Пойдем!
– Только недолго! – предупредил кого-то из нас Дик, почуяв неладное.
Мы прошли по причалу мимо ночного матросского бара, откуда раздавались музыка и крики, свернули на пирс и подошли к его дальнему краю. Я не сразу заметил человека, стоящего лицом к бухте.
– Иди! – сказал он Нике, повернувшись к нам лицом.
Мы остались одни. Передо мной стоял коренастый, зрелого возраста мужчина, почти наголо бритый, с короткой черной бородкой, одетый в белые шорты и кожаную безрукавку. На его груди болтался какой-то амулет.
