это. Они ничего не говорили, потому что знали: это правда, отец уже давно не работает по своей специальности и, конечно, ни в каком там не швейцарском институте. Но мне они ничего не рассказывали и не спрашивали, что на самом деле случилось с отцом.
Отчего человек изменяется в такой степени, и вообще, как он мог стать настолько другим, чтобы отказаться от всего того, что прежде было в его жизни элементарной потребностью, и можно ли представить, что когда-нибудь он станет снова таким, как прежде. Войдет в дверь и скажет, что мечтает опять почувствовать запах пирога, который так часто встречал его вечером в воскресенье и в который так хорошо было окунуться вместе со мной и детьми. Но время шло и шло, а явления этого так и не последовало.
Он стал стираться у нас в голове, как стирается знание языка, если им не пользоваться. Что толку от когда-то сданных языковых экзаменов, если теперь приходится задумываться даже над самыми простыми фразами. Бывало, целое воскресенье мы проводили вместе, дети и я, а об отце вообще не заходила речь, словно его и не было никогда или он умер много лет назад. Так же как его отец больше не существовал для него после того происшествия.
Уж не знаю, сколько времени прошло. Все было каким-то совсем другим. Привыкнуть к тому, что я одна, разыскать тех подруг, которые тоже одиноки, и как-то скрашивать иногда невыносимо пустое время. Казалось, прошли годы, хотя их наверняка было меньше, чем казалось, — во всяком случае, я еще не могла оглянуться назад, думая, ну да, это событие произошло в том-то году, а спустя три года, или один, или пять, произошло другое событие, а уж после него, скажем, прошло еще полтора года. Бывает, ты настолько выпадаешь из времени, что понятия не имеешь, что и когда случилось и сколько времени с тех пор фактически миновало, не можешь поместить событие в логический ход времени, хотя помнишь дату и знаешь, сколько лет прошло с тех пор.
Вы не видели — в новостях?.. Не видела я ничего в новостях, и не смотрела их. Вообще не люблю новостные программы, там в основном криминал, взрывы всякие. Это тоже криминальный сюжет, потому и мог быть в новостях. Нет, не видела и ничего не знала об этом, когда мне позвонили, что это был он.
Я стояла, прижав телефон к уху. В последнее время слух у меня стал хуже. Я и телевизор ставила на максимальную громкость, дети всегда говорили, ой, это же невыносимо, — если телевизор был включен, когда они приходили.
Кто — он, спросила я, и тот, кто звонил, подробно рассказал, что произошло; там уже такая паника, потому что это — четвертый подземный гараж, который они проверили, времени у них не было совсем, потому что сообщивший сказал, когда произойдет взрыв, но точный адрес не дал, сказал только, что подземный гараж и Будапешт. Вот в этой панике, в этой отчаянной ситуации и оказался этот мужчина. Они не могли понять, что происходит. Кричали ему, но он не реагировал. Конечно, есть строгие правила насчет использования оружия, и эти правила нужно соблюдать, и тот коллега их знал прекрасно, который в конце концов, после нескольких окриков, выстрелил.
Я ничего не чувствовала.
Знаю, мадам, продолжал полицейский, ужасно такое слышать, но все-таки большая удача, что — всего две жертвы. Если бы в конце концов не удалось обезвредить взрывное устройство, весь подземный гараж взлетел бы на воздух, со всем, что было над ним, с магазинами, офисами, со множеством людей, которые там работали или покупали что-то, так что подумайте сами, как бы мы смотрели в глаза родственникам жертв, сказал он, и что вторая жертва — женщина. Сорок один год? — спросила я. Откуда вы знаете? Я не знаю, так, наугад сказала, ответила я растерянно, потому что нельзя же никому объяснить, что ты запоминаешь тысячу мелочей о человеке, из-за которого, собственно говоря, была разрушена твоя жизнь, и об этой женщине я знала все, не знаю даже откуда. Я и возраст ее вычислила, как-то подсознательно, и как свой день рождения, так и ее день рождения помнила. Да, сказал полицейский, женщина, сорок один год, и рассказал, что они успели о ней узнать. Она неожиданно появилась из-за своей машины, до той минуты они даже не видели, что она там. Он стал подробно рассказывать, что случилось. Потом снова спросил, не знала ли я ее. Я сказала, нет, и спросила, что там делал мой муж. Полицейский удивленно переспросил: вы не знаете? Мы какое-то время не общаемся, ответила я. А, тогда понимаю, и сказал, что он работал в подземном гараже охранником и что пока это лишь подозрение, но, конечно, это только из-за оформления обязательных бумаг, пока не закроют расследование, потому что на самом деле нет сомнений, что это он изготовил взрывное устройство, на нем нашли его отпечатки пальцев, — и не знаю ли я, что могло стать причиной. Я сказала, понятия не имею, хотя знала. Он не смог жить без этой женщины, которая разрушила нашу жизнь. Боль стала невыносимой, думала я, когда до него дошел слух, что у той женщины уже другая жизнь. Мне тоже рассказывали, те, кто знал эту женщину. Она нашла наконец мужчину, с ним не было вопроса, наполовину или целиком он хочет ее, потому что он хотел только ее. Это и было причиной, думала я, потому что — как он смог бы принять ту, другую жизнь, которая вычеркивала его бытие и его любовь? Не мог он жить другой жизнью, без той женщины, которую выбрал. Он думал, лучше уж он положит конец другой жизни, которую эта женщина сумела создать для себя после разрыва с ним. Чтобы хоть таким образом их судьба все-таки стала общей судьбой.
Я чувствовала совсем не то, что должна была бы почувствовать. Все, что рассказал полицейский, выглядело так, словно я смотрела какой-то фильм, в котором все, конечно, выдумка, только те два часа — правда. Я не чувствовала ничего, кроме того, что чувствует обычный зритель.
Я постояла немного, потом положила трубку.
Они просили, чтобы я пришла на опознание, но я сказала, что не пойду, пускай позовут его сослуживцев. Я стояла там, огорошенная фильмом, медленно возвращаясь к реальности, и думала: что я скажу детям? Нужно ведь не только сообщить о его смерти, но и сказать, кем он был на самом деле.
