променял бы его даже на полную безраздельную власть над всей Японией. Зачем ему это, если рядом не будет ее? Но недолго он прожил в этом сказочном сне, и пробуждение было страшным…
Никто так и не узнал, что подкосило этого несгибаемого человека. Но он вдруг тяжело заболел и умер в возрасте тридцати восьми лет, оставив власть своему племяннику.
Франция, Париж. Два года спустя
По улице Вожирар, подняв воротник, чтобы закрыться от ветра, шел молодой мужчина. Он был одет в плащ, черный жюстокор, кюлоты и высокие сапоги с отворотами. На глаза была низко надвинута пришедшая в конце XVII века на смену широкополой шляпе треуголка с опушкой из перьев.
Мужчина снимал здесь квартиру и иногда сбегал сюда от всего мира. Об этом его убежище знала только сестра Софи, с недавних пор – маркиза де Локонте. Когда она была обручена с мужем, он как раз (теперь уже добровольно) покинул родину и отправился в Японию. А когда вернулся, Софи рассказала ему, что ее семейная жизнь оказалась вовсе не такой счастливой, какой она ее себе когда-то представляла. Молодая женщина призналась, что ее дочь рождена не от мужа, а от любовника Ивона де Жонсьера. И что супруг ее по молодости подцепил нехорошую болезнь, излечился, но с тех пор в любви не силен и прекрасную половину человечества не уважает.
Как все-таки мир жесток к женщинам… И делает жестокими их самих. Их выдают замуж за нелюбимых, и они не имеют права и возможности как-то себя защитить. В Японии он вдоволь насмотрелся на подобные драмы. Да и Франция ничем не лучше. Он помнил, какой Софи была чистой и наивной. Сейчас она превратилась в довольно циничную и холодную даму.
Обо всем этом думал барон Кристиан де Брионе, лишь бы отвлечься от воспоминаний, терзавших его вот уже два с лишним года. Столько времени прошло, а все еще обжигало его от этих мыслей где-то в глубине грудной клетки, и не хотелось ни о чем никому говорить… Сначала расспрашивали, что случилось, почему вернулся. Он не мог рассказать про смерть Шинджу, которую все здесь прекрасно знали и до сих пор вспоминали. Про то, как скрывался от мести сегуна и покидал Японию под видом монаха. Про то, что жена в целях безопасности плыла следом за ним на другом корабле.
За похоронами госпожи Хоши он наблюдал издалека. Ее последнее ложе было так пышно украшено цветами, что их аромат разносился далеко вокруг. Перед глазами Ихары и сейчас живо плясали языки багрового пламени на погребальном костре Шинджу. В ушах стояло монотонное звучание буддийских сутр, которыми принято поминать усопших. Затем прах развеяли над морем, и после этого он ушел, чтобы навсегда покинуть Империю Восходящего Солнца.
Ихара Касен был верным самураем князя Иоири. Он должен был отомстить за гибель господина. А потом совершить дзюнси – уйти вслед за князем. Можно ли было считать то, что произошло, местью? Он не убил Токугаву, но сломил его. Однако облегчения это не принесло. Месть эта была какая-то недостойная. Он должен был победить врага в честном бою. Юноша совсем запутался в японских и французских обычаях…
Странно. Судьба его сложилась очень удачно – похищенный в детстве пиратами он не только смог выжить и достичь определенных высот, но и вернуться на родину, найти своих близких. Однако внутри царило такое опустошение, словно он потерял все, что имел, причем потерял навсегда.
Один из главных принципов японской боевой науки заключается в том, что действие самурая должно опережать его мысль. Это и сыграло с Касэном злую шутку.
Это погубило Шинджу и Токугаву.
Самым ужасным и унизительным было то, что Ихара стал пешкой в руках врагов сегуна. Его использовали. Рассказывая свои душещипательные истории о несчастной любви, Мэдоку Оно вертел ими с Маной как хотел.
Сначала Ихара думал стать синоби, воином-ниндзя, другими словами – шпионом и наемным убийцей… Он хотел просто исчезнуть, раствориться во мраке, чтобы никто и никогда не узнал, что с ним стало. Но все в Японии напоминало бы ему о прошлой жизни. И всегда рядом был бы дух Шинджу. И всегда он бы слышал о Токугаве. Поэтому потомок французских дворян вернулся во Францию. Но что делать человеку, умеющему только воевать и служить вассалу? И еще тому, у кого на душе так же тяжело, как у него? Идти в солдаты. Так и решил поступить Кристиан де Брионе.
…В кронах деревьев шелестел ветер. Молодой человек брел по почти пустынному в этот час городу. Чужому, непонятному городу. Единственное, что у него теперь оставалось, значило для него больше, чем весь остальной мир. Во всей этой мгле, окружавшей его, было нечто светлое, родное, бесценное…
…Служанка Ая гуляла с маленьким мальчиком в саду старого замка на севере Франции. Когда-то здесь кипела жизнь – грозная стража то и дело обходила территорию, хорошенькие молчаливые служанки сновали туда-сюда с кувшинами и корзинами, в каретах приезжали роскошно одетые представители местной знати, дабы посплетничать с хозяйкой графиней де Куси за чашкой ароматного чая. Теперь тут было тихо. Но был в этой тишине какой-то уютный покой, больше свойственный Японии, чем Франции. Да и в целом атмосфера здесь царила скорее японская – благодаря множеству предметов, привезенных сюда с другого конца света. Этакий маленький уголок Страны Восходящего Солнца в холодной Европе. Уголок вековой мудрости, сдержанной утонченности, тихой страсти. Уголок буйства красок почти японской осени, зонтиков из рисовой бумаги, благородного белого и яркого красного… Уголок спокойствия, уважения и изысканности. Кажется, и небо здесь было какое-то особенное, японское – ясное, голубое…
Однако это томное спокойствие и тишину нередко нарушал звонкий смех. Вот и сейчас Манами-сан с улыбкой спешила по тропинке сада навстречу маленькому кузену. А тот со смехом бежал к ней, не обращая внимания на нахмурившуюся Аю. Женщина считала, что ребенка следует воспитывать в строгости и не одобряла того, что Мана его балует.
– Здравствуйте, принц, – молодая женщина подхватила ребенка на руки и закружила.
Подол ее светлого кимоно с узором в виде парящих в небе ласточек развивал прохладный осенний ветер.
– Опять говорите ему «принц», – пробурчала Ая. – Не хорошо это, Манами-сан!
Та
